комнате была мертвая тишина, только и слышно было, как маленький котенок катал по полу какую-то пуговицу и по стеклу стучала большая зеленая муха.
– Это мы сейчас… это мы сразу… А где больная?.. А… вон оно как!..
В комнату вошел, слегка пошатываясь, толстый доктор, не наш доктор, а совсем другой, с густыми темными бакенбардами, в фуражке, надетой совсем на затылок… Пахнуло сильно чем-то спиртуозным, не то ромом, не то водкой, сильно также давал себя чувствовать пряный аромат лимбургского сыра. Муж Марфы Васильевны поднял голову.
– А, доктор… вот смотрите…
– Ничего, ничего, это мы сейчас…
Доктор шагнул, пошатнулся и поспешил поскорей сесть на край постели. Кровать затрещала. Глаза больной раскрылись как будто бы немного шире.
Из-за дверей высовывался Набрюшников: он не решался войти и силился издали, через плечи доктора, взглянуть, что там такое делается…
– Доктор, что это вы делаете?
– А это я пульс щупаю…
– Да разве там пульс!.. Набрюшников, где вы эту свинью нашли?
– Эй вы, не слишком! Я не позволю… – промычал доктор, встал и чуть опять не упал на кровать.
– В бильярдной у Тюльпаненфельда… Да я сейчас другого… Я сейчас… Кто же его знал?.. По мундиру доктор… Я…
Набрюшников заметался и скрылся.
– Вон отсюда!
– Кто – я?
– Вон, или пришибу на месте!
Он схватил со стола тяжелый подсвечник и замахнулся… Пьяный доктор струсил.
– Это я ничего, это я могу, все могу, а впрочем, я уйду, я уйду… Мне что?.. – Он направился к двери. – Мне что? Мне все равно – пускай уми рает… Мертвые бо сраму не… Эй, дружище! – Доктор заметил кого-то, ехавшего мимо на извозчичьих дрожках. – Подвези, мне только до этого Тюль… Тюль… Тюль…
– Ползи на всех четырех, – говорил чей-то голос, и дрожки задребезжали мимо.
Прошло часа два, томительных, страшных два часа. Марфа Васильевна все находилась в одном и том же положении. Наконец послышались шаги на дворе. Вошел Набрюшников, остановился на пороге и пропустил вперед другого доктора. Этот был в нормальном положении. Он протянул руку мужу Марфы Васильевны, слегка пожал его руку, проговорил многозначительное «гм» и стал считать пульс.
– Тс-тс-тс… дело-то скверно… За льдом пошлите…
Набрюшников ринулся к дверям.
Марфа Васильевна зашевелила губами.
– Тс… – произнес доктор.
– Тс… – повторил муж.
Набрюшников остановился в дверях и приподнялся на цыпочки.
– Вороне где-то Бог послал кусочек сыру, – тихо проговорила Марфа Васильевна, проговорила и замолчала.
– Ну, и слава Богу, – так же тихо проговорил доктор.
Набрюшников вдруг фыркнул.
– Что же это, доктор?
– Бред начинается, и весьма престранный
