тревожное и противное, будто на месте Танюши в этот раз оказалась она сама.
«Всегда один и тот же голос, лицо…»
Но наваждение быстро прошло. Хотя Настасьины глаза так сияли надеждой.
Да и оставаться совсем одной: в этой комнате, в этом доме, на самом-то деле и правда совсем не хотелось.
«Нечестивый меня задери!»
Они вышли из комнаты около полуночи.
– И что потомки читали бы в твоём дневнике, если б не я? – поинтересовалась Настя. – «Наш новый дом кишел, по слухам, умег'твиями, но я все пг'оспала!» – Она сделала страшные глаза, вытаращив их так, что они вот-вот, казалось, вывалятся.
А в следующий миг беззаботно рассмеялась.
Маришка фыркнула.
Длинный коридор был холоден и пуст. Настя плотнее завернулась в дырявый пуховый платок.
Чтобы разогнать темноту, Маришке пришлось выше поднять керосиновый светильник.
Приютские уже ждали их, тесно набившись в Володину спальню. Здесь многих не было – отсутствовали почти все младшегодки. Кроме тех, кому Володя благоволил. По своим, никому не ясным причинам.
Маришка бросила быстрый взгляд на Танюшу.
«Ты-то уж к ним не относишься».
– Всё, никого больше ждать не намерен, – Володя отвесил пришедшим шутливый поклон. – Идём.
Руки Маришки взметнулись к волосам. Выбившиеся пряди были немедленно убраны за уши.
Собравшиеся возбуждённо зашептались, следуя за Володей к двери.
– Эй, потише! – шикнул он.
Приютские высыпали в коридор. Тёмный и длинный.
Чем дальше они удалялись от спален, тем холоднее становилось – большая часть дома, кажется, не отапливалась. Чувствуя, как руки покрываются гусиной кожей, Маришка всерьёз стала задумываться о том, чтобы вернуться. Усталость с долгой дороги так никуда и не делась. Как и слухи, услужливо подбрасываемые памятью.
Дом, кишащий нежитью. Среди ночи и какой-то кладбищенской тишины это… уже не казалось смешным.
Вообще-то волхвы говорили, нечисть не может заходить в людские жилища. Именно поэтому всем всегда строго-настрого запрещалось покидать дома после десяти вечера. И не всем это нравилось. И всё же…
Но слухи ведь должны были откуда-то взяться.
Дома всегда-всегда были защищены от нежити. Ведь под порогом были похоронены предки. Пращуры защищали своих потомков, не пускали за порог тех, кто возжелал бы причинить зло.
Что же до этой усадьбы…
Маришке никогда, слава Всевышним, Навьих тварей видеть не приходилось. Но ведь и она всегда следовала правилам. Исправно молилась утром и перед сном – что Настя, например, нынче по последнему модному веянию тайком придерживающаяся запрещённых «революционных взглядов», считала презабавным. Но Маришка-то молилась.
Всегда, только…
«Ой, чёрт!»
Ковальчик резко повернулась к Насте. Им надобно
