то, что было забыто. забытое.35 Первая сторона этой деятельности, однако, полностью совпадает с рефлексией (διανοια) в «Теэтете», которая подчиняет содержание восприятия категориям и тем самым оформляет его в концепцию (см. Thl. I. p. 190 f. cf. 197). Таким образом, подобно различию между памятью и воспоминанием, здесь, наоборот, но именно как следствие этого, мы сталкиваемся с более явным, чем там, сходством между памятью и рефлексией. А поскольку категории, таким образом, являются духовным содержанием, предшествующим всякому эмпирическому мышлению, то память, определяемая здесь, есть не что иное, как та мифическая память, связанная с предсуществованием (Menon, Phaedrus and Phaedo)36, которая таким образом, как уже в «Федоре», переходит из мифа в догму (Thl. I. p. 430 f.), так и здесь она теперь полностью переходит в контекст эмпирической жизни души, а категории – это остатки непосредственного знания, перенесенные из предсуществования, идеи в форме того интеллектуального представления, насколько оно сохранилось в душе.
Однако теперь возникает вопрос, не являются ли удовольствие и неудовольствие скорее идеями. Тогда оба способа выражения можно было бы подвести под безразличную формулу по их отношению к аффектам, ибо воображение также возникает вместе с восприятием, но только в том смысле, что оно само есть восприятие в совершенной форме.
Только с памятью вступает желание, инстинкт замещения того, что было поглощено, удовлетворения потребности, инстинкт самосохранения организма. Оно принадлежит исключительно душе, поскольку направлено на состояние, противоположное тому, в котором находится тело, и поэтому может возникнуть только тогда, когда удовлетворение телесной потребности хотя бы однажды уже было воспринято 37и душа помнит этот процесс. Одновременно с желанием, однако, возникает ожидание его удовлетворения или неудовлетворения.
Ожидание более точно определено в следующей странице 38 f. как воображение будущего события. Воображение же – и здесь о нем снова говорится в первую очередь, как будто не существует его высшей ступени, – возникает при встрече образа памяти с настоящим восприятием и является суждением о содержании последнего, будь то в вербализованных или невербализованных словах или в образах, свободно созданных художником души, т. е. воображением. Здесь также повторяются положения второго отдела второго раздела «Теэтета», подобно тому, как по крайней мере однажды уже там, p. 191. D., указывалось на визуализацию наших размышлений (εννοιαι) в восковой скрижали памяти. Но явного различия между непосредственными образами содержания восприятия в памяти и самоочевидными образами воображения, как здесь, все еще не было, поскольку это может произойти только при различии между памятью и самоочевидной памятью, и точно так же – логически – между воображением в образах воображения и концептуальным воображением в невербализованных
Das καί μνήμας hinter ἀναμνήσεις p. 34. C. ist wohl jedenfalls zu streichen. Unmöglich konnte Platon gerade bei der Angabe der un terscheidenden Kennzeichen der ανάμνήσις von der μνήμη die
ἀναμνήσεις doch zugleich wieder μνήμαὲ nennen.
Dies haben auch Schleiermacher Uebera. 11,3. S. 132. und H. Malier a. a. O. IV. S. 700 f. Anm. 27. und 32. erkannt, aber ihre Begründung ist (s. flgd. Anm.) nicht die richtige, durch welche Stgioharts Einsprach a. a. O. IV. S. 649., d*M hier ja nicht von Ideen, loodem von sinnlichen Eindrücken die Rede sei, in sich zasatnmenfUllt.
Таким образом, πρώτη κένωσις – это не только ἅναισθησιἀ. Это, по крайней мере, объясняет смысл Blelle p. 35. A., который трудно понять в контексте данного развития, но тот факт, что он не подчеркивается явно, по крайней мере, не совсем непонятен ввиду клонически-суггестивного характера всей дискуссии. Steinhart PriAegg. ad Fhileb. p. 47. прим. 220 отрывок: Videtur vero (Plato) ubi de cupidine primum excitata agit, de coeco illo naturae instinctu cogitare, quo pulsus animus minus sui conscius ea, quae nondum viderit, divinatione quadam praecipiat, только с этим не получается необходимой связи, и когда Schleiernaeher и H. Мюллер (см. предыдущее примечание) также понимают πρώτη κένωσις как ἐπιθυμία и хотят объяснить его из ἀνάμνησις, то в этом развитии ганена они говорят не о буквальном, а только о μνήμη. Х. Мюллер также переводит и объясняет рекапитуляцию этого отрывка в с. 41. B. C. идет против того же смысла. Смысл скорее таков: «Когда так называемые желания находятся в нас, тогда тело получает свои особые возбуждения не для себя и совсем не для души».
