style="font-size:15px;"> Пришлось водворять Наташку в пустую темную комнату. Не без труда: она сначала заныла, чтобы Акимов вошел первым и включил свет, потом принялась спрашивать, не хочет ли кто чаю. Пришлось заверить, что или мама, или Коля уже совсем скоро придут, нечего и трусить.
Сонька лишь скорчила гримасу. Наконец Наташка их отпустила, и они пошли уже к Введенским. Шагая чуть позади Палкиной, такой независимой, нос задравшей, Акимов понял, что сейчас нет смысла пытаться завести разговор. А ему хотелось бы еще раз уточнить, с чего умница Сонька уверена, что некая тетка у «Родины» и та, которую они видели с ношей, идущую на станцию, – злодейка. Ведь перепугались же не на шутку, если сами прибежали в милицию. Но теперь девчонка, уже оправившись, стеснялась своего малодушия и сейчас изо всех сил демонстрировала, что ничегошеньки не боится, а всем просто показалось. Если уж нос задрала, то ни слова не скажет.
«Сергеевну бы подключить, – подумалось Акимову, – все-таки и тетка, и умеет с этими вот обращаться…» И потом, Катерина – самая умная баба из всех ему известных. Ведь до того как она связалась с прохиндеем Введенским, до декрета, она работала в милиции, и тогда недаром же Остапчук обзывал ее кольщиком-ударником. Умела она допросы вести, как никто, из самого невнятного лепета нужное вытянуть. Если уж Катерина не справится…
Тут выяснилось, что дошли до Третьей улицы Красной сосны. Вот уже несколько лет ее не было на карте города, и на ней остались обитать одни Введенские.
Почему-то впервые пришло на ум, как непросто живется тут двум бабам, строптивой девчонке и одному младенцу: отопление – печное, ближайшая вода – в колонке на перекрестке, полтора квартала ходу, нужник – в яме во дворе. Ни дорог, ни подвода воды – хотя этого добра и раньше не было. И энергию подавали не круглосуточно, а как «мощности» позволяли.
Как умудрялись субтильные Наталья и Сергеевна не просто выживать без мужских рук, но и содержать в стерильности возлюбленных чад своих – совершенно непонятно.
А еще более неясно, как Наталья допускает, что ее драгоценное дитя ежедневно, утром и вечером, пробирается по этой вот козлиной тропе – к хибарке вела узкая дорожка, блуждая, как пьяная, между деревьями и буйными зарослями кустов.
Для любителей прогулок летом и весной тут весело шагать, светло, свежо и зелено. Сейчас нет. Пустынно, ноги на глине разъезжаются, темно, единственный полуслепой фонарь то горит, то не горит лишь около самой хибары Введенских. Его с тропинки и летом не видно, а теперь осенью темнеет рано, свет едва пробивается через сморщенные поредевшие листья. И уж лучше бы без него обходиться, глаза привыкли бы к темноте. А так причудливые тени мечутся, пестрят перед глазами, идешь, как полуслепой, да еще и ноги разъезжаются на нехоженой глине.
«Надо все-таки Наталье сказать – не дело ребенку тут одному шастать. Как она не боится? И как не страшно Соньке?»
Однако сейчас, то ли после встречи со злодейкой, несшей наволочку, что-то включилось в этой пустой головенке под капюшоном. И вот уже Сонька сбавила скорость
