пообещал ей принести Зелёный покров.
– Самой Смерти?
– Да. Я сам этого не знал. Точнее, я не знал, что она стала Смертью из мести. И человека я… убил из-за неё.
– Вот как. Я думал, что это у тебя просто рисунки, а вот в чём дело, оказывается. – Холь почесал затылок, скривив рот. – Гальды, или как их… Ну ничего. Всякое бывает.
Ситрик невольно хохотнул. Вот уж точно, всякое!
– Я сам не вижу их. Видимо, это метка для веттиров, а не для людей.
– Не бери в голову, – отмахнулся Холь. – Многие веттиры не умеют читать.
– Например, ты?
– Но-но-но! Я знаю множество языков и обучен грамоте. Но вот читать ваши эти гальды, руны мне взаправду не доводилось – надписи с могильных камней переводить предложишь? Так там всё одно и то же: жил де Олаф Моржовый Хер да и помер Олаф Моржовый Хер, Рулевой резал руны эти.
Ситрик усмехнулся. Это и в самом деле было похоже на правду.
– Я бы хотел писать книги на датском, – негромко произнёс он.
– О, я ради такого, может, и грамоту вашу выучил бы!
– Спасибо, – совсем тихо прошептал Ситрик.
– Да, Ситка, тебе-то уж точно будет о чём написать. Быть рабом слов тебе бы подошло больше, чем рабом Смерти…
– Я был слишком глуп и вспыльчив. – Голос Ситрика поник.
– Ничего, ничего. Найдёшь покров и дело с концом.
– Вот только мёртвых не воскресить.
– Оставь их прошлому.
Парень шумно втянул носом воздух. Этот разговор давался ему всё труднее, утекая в неведомые берега слов, тогда как сам Ситрик был бы рад дальше обсуждать руны.
– Ты говорил, что был воином, – напомнил он. – Неужели лица тех, кого ты убил, не являются тебе в кошмарах?
– Отчего же им не являться. Являются, но я понимаю, что это прошлое, что это мои мысли, которые я вынужден нести с собой всегда, не имея возможности бросить. Но я не даю им оказывать влияние на меня настоящего. Я помню. Я мыслю. И мысль моя цепляется за настоящее, а не за прошлое. Я меняюсь, и мир вокруг меня постоянно меняется.
Ситрик покосился на мелькающую впереди спину Горма, надеясь, что тот не слышит их с Холем разговора.
– Я меняюсь, но прошлое остаётся со мной. Знаешь, оно тоже меняется, когда я узнаю что-то, чего не знал прежде. И оно не отпускает меня, как бы я ни хотел от него сбежать.
– Расскажи мне.
– Что рассказать?
– Как и кого ты лишил жизни, – спокойно произнёс Холь, тогда как в Ситрике от этих слов вскипело целое море.
Руки похолодели, сердце забилось, как заяц, вспрыгнувший из-под копыт. Видимо, пришла пора. И рассказать лучше всё-таки другу…
Ночь по-летнему светлела, когда они проходили мимо ферм и богатых садов, благоухающих яблоками, мимо необычайно высоких домов, украшенных цветной резьбой. Откуда-то у Ситрика появились новые силы, и он шёл, чувствуя, что есть ещё у него
