Причем бесконечное количество потенциальных возможностей несомненно компенсирует ничтожную вероятность гениальной случайности.
Буквально все, что вокруг, заключает в себе ответы на все вопросы.
Разве не для этого я оказался здесь – на природе? Может быть, мне откроются эти тайны, если я повнимательнее всмотрюсь в плывущие по небу облака? Я прочту, что есть истина! Именно сейчас. Почему бы и нет? Вот облака, они плывут, они складываются в некую картину, еще немного и я увижу, как выглядит этот самый «вход»!
Вдруг в рукав заполз муравей. Когда он перебрался по руке на плечо, а затем принялся путешествовать под рубашкой по спине, я не выдержал и все-таки был вынужден прервать лежание, чтобы действовать. По крайней мере, вскочить, сбросить муравья, вытряхнуть его из-под рубашки.
Это было похоже на стремительно и изящно доказанную теорему.
Мир устроен специфическим образом. Тут уж ничего не поделаешь. Можно сколь угодно яростно стремиться к независимости от реальности, но все равно найдется муравей, который напомнит тебе о том, что поиск состояния равновесия это совершенно напрасное занятие. Это, может быть, самое поразительное свойство жизни – непременно нужно что-то дел ать, куда-то идти. Даже после смерти мамы невозможно вечно гулять на природе. Хочешь не хочешь, а придется иметь план. Хочешь не хочешь, а будешь вынужден предпринять что-нибудь определенное.
Что ж, в таком случае, пусть она сама и ведет нас, эта реальность. Пусть муравей позаботится о том, чтобы указать мне путь.
Я решил, что пора отправляться в Москву. Пора возвращаться домой. Я провел на природе почти сутки, гуляя по лугам, лесам, дорогам, вокруг заросших зеленой тиной прудов и вдоль прозрачной реки, в которой купался. Все вокруг наполнено смыслом. Можно было питаться ягодами, печь картошку, надергав ее в поле и огородах, утолять жажду из родников.
Посреди слегка золотистого ржаного поля, окруженного стенами леса, стояло несколько высоких густых берез. Они обособились маленькой рощей-шатром, к которому не вело ни единой тропинки. Издалека все там казалось девственно нетронутым и таинственным. Ночи были очень теплые и сухие. Я действительно мог ночевать в этом зеленом березовом шатре, не разводя костра. Но теперь и это казалось ни к чему.
Я не потерял ориентировки и через поля и березовые рощи вышел к пустынной железнодорожной платформе.
Синеватые рельсы расходились в плюс-минус бесконечность. Вдали, из-под горы сквозь золотящееся июльское марево с трудом пробивалась электричка. Словно пчела, барахтавшаяся в меду. Через каких-нибудь пару часов я снова был в Москве.
Я подъезжал к дому на метро с солнечной стороны, из-за реки. Вагон выскочил из черного туннеля, с глухим хлопком вывернувшимся наизнанку, словно рукав, и в потоке воздуха и света
