Оперевшись на локоть и глядя на нее в упор и в то же время откуда-то издалека, он предложил ей окончательно раскрепоститься, снять все запреты и табу, чтобы от стыдливых девичьих грез перейти к радостям зрелой женственности. Что-то в этом роде.
– Еле-еле уговорил, – признался Чалый. – Но как только мы вошли во вкус, в дверном проеме возник ее муж… Стоит, блин, в режиме радиомолчания и таращится на нас. Я не сразу его заметил – настолько, понимаешь, был увлечен процессом. Сначала увидел в зеркале напротив ее побелевшее лицо. Потом его физиономию цвета хаки. Они смотрели друг на друга, не мигая, глаза в глаза. И ты знаешь, тут я совершил самый героический в своей жизни поступок…
– Взял всю вину на себя?
– Нет. Продолжил начатое. Довел дело до конца, до самого финала. Ну, если честно, до полуфинала. Когда-то у меня была молниеносная реакция и мгновенная эрекция. Теперь все изменилось. Это мы и называем жизненным опытом…
– А он?
– Деревянко? Он куда-то исчез. Заперся в ванной или еще где-то. Испарился.
– А ты?
– Что я? Собрался и ушел. А как бы ты поступил на моем месте?
– Ну… Не знаю даже. Прыгнул бы с балкона.
– У них нет балкона. Но и это еще не все. Через час звонит мне Лариска. Вся в слезах и соплях. И говорит: «Он хочет, чтобы мы делали это в его присутствии…» Представляешь?
– Ты вернулся?
– Я же не извращенец какой-нибудь. Должны же быть какие-то нравственные нормы, правила человеческого общежития. Мы же не животные, в конце-то концов…
– Да… – только и смог вымолвить Михайлов.
– Ладно, – подытожил Чалый, – у тебя-то как дела? Юленька приходила?
– Приходила. Принесла рекламу.
– А ты?
– А я обещал разместить ее в газете. Сейчас вот думаю, где, на какой полосе.
– И все?
– Все.
– Ну ты и чудак. Не обижайся, но лучше бы ты подумал, где, на какой полосе разместить Юленьку…
– Вы как всегда все опошлите, поручик, – натянуто улыбнулся Михайлов. Он не разделял плотского оптимизма Чалого, подогретого успехом у Лариски. И настороженно относился к той неразборчивости, которую тот позволял себе в отношениях с замужними женщинами. Но и не осуждал его. Лишь в одном их взгляды были близки: дружба с женщиной – явление странное и трудноописуемое. Она или заканчивается постелью или начинается с нее.
Следующий день прошел впустую – его загнали на какое-то совещание что-то там освещать, потом поступило распоряжение опубликовать отчет об этом мероприятии в газете.
К вечеру, когда вся срочная работы была переделана, он снова заглянул в блог и дочитал последнюю запись. Она заканчивалась словами «…ибо не фиг. Сны, понятно, – это продолжение нас самих, но смотреть во сне что ни попадя порядочной девушке не пристало».
И вдруг прямо у него на глазах, как поплавок, вынырнувший из воды, появилось новое сообщение:
«Никак
