Мамочка! – то и дело восклицал, как будто предчувствовал, что видит мать в последний раз и не хотел отпускать её.
– Не бойся, сыночек. Завтра мы за тобой приедем. Давай дадим бабушке привыкнуть, что уезжаем. Да?
Олег нехотя кивнул, глядя на мать огромными, полными слёз глазами. Эти слёзы не давали как следует рассмотреть каждую чёрточку мамы. Да и не надо. Мальчик и так знал все эти чёрточки и с закрытыми глазами мог увидеть их.
Дождь усиливался, а действие только разворачивалось. Олег со страхом увидел, как бабка стояла возле дома прямо под тучей с высоко поднятыми прямыми руками, которыми она в исступлении периодически взмахивала. Дождь уже намочил её одежду, ручьями сливался сверху вниз. Волосы превратились в сосульки, а бабка всё стояла.
Отец между тем завёл машину, усадил мать и начал разворачиваться, чтобы выехать на дорогу. Но бабка встала перед машиной, раскинув руки. Рот её превратился в тёмную пещеру, из которой вырывались какие-то крики, глаза горели. Было впечатление, что они сейчас начнут метать молнии. Но отец всё равно ехал, медленно, по сантиметру подвигая женщину.
Тогда бабка вытянула руки вперёд, напряглась и стала толкать машину назад, не прикасаясь к ней. Движение застопорилось, а потом и впрямь машина поехала задом наперёд назад, к обрыву.
Было видно, как отец всеми силами пытался восстановить движение, но ему это не удалось. Машина наехала задними колёсами на край оврага, а потом стала сползать вниз, пока не рухнула с высоты.
Всё произошло очень быстро. Мальчик даже не успел опомниться. В ушах его до сих пор, хотя на самом деле всё стихло, стояли звуки. То есть их невообразимое смешение – рёв мотора, крики отца и матери и почти вой бабки.
К тому же присоединились звуки грома с разрядами молнии. Запахло электричеством, жжёной резиной, потом парами газа от взрыва. До Олега медленно доходило, что машина взорвалась.
Он кинулся вниз с обрыва по знакомой тропинке и увидел внизу горящую груду металла. Огонь полыхал почти до вершины обрыва. И никаких звуков, кроме тех, что всегда сопровождают огонь.
Мальчик хотел кинуться в него, да оказавшаяся рядом бабка не пустила, крепко обхватив руками. Он вырывался, брыкался, неистово кричал, но даже крики бабка не выпускала наружу, зажимая рот руками.
– Горе -то какое, теперь у тебя нет мамки с папкой, – механически повторяла женщина.
Её лицо, застывшее, без эмоций, смотрело куда-то вперёд, в пространство. С тех пор Олег стал бояться пространства. Предпочитал находиться между людей.
Бабка принесла его домой – мокрого, безвольного, похожего на тряпичную куклу. И глаза стали пустыми, даже как-то запали и потемнели. Он перестал разговаривать. Потом память уже возвращалась урывками – какие-то моменты помнил, какие-то нет.
Помнил, что долгие годы бабка над ним шептала какие-то заговоры, отпаивала травами. К врачам не водила и разговаривать с ним никому не дозволяла. И так было до школы, в которую идти всё равно пришлось.
В
