дело ты лезешь, чёртова мелочь?
– Уж не в твоё! – нагло по обыкновению ответила Фырка, у самой же спина напряглась страхом и лопатки стали такими острыми, что вот-вот проткнут кожу.
– Там у реки ты уже нырнула в полынью, – заметил ворон. – И лёд неотвратимо затягивает её. Ты превысила свои полномочия и сама это знаешь.
– Тебя не спросила! – дурея от страхов предчувствия, завопила чертовка.
– А меня и не надо, – ударил багровым веком ворон. – Спрос-то с тебя будет. – Ворон поднялся над яблонями и начал медленно кружиться.
– За спрос денег не берут! – жалко нахамила Фырка, ставшая маленькой, меньше анчутки. И знать от такой малости вывалила: – Дура я, да. Но кто поймёт сердце девичье…, – Ворон смахнул крылом народившуюся слезу сочувствия и спросил: – Может помочь чем?
– Передай Свириду на Вострый конец, где я нынче обретаюсь, – попросила Фырка.
Стремительной дугой синяя птица ушла ввысь, врезавшись в небольшую тучку, словно специально для этого возникшую в небе. И очень быстро тучку унёс ветер.
В доме у Вронской Фырка застала небольшой праздник. Златоокий пришёл в полное сознание и самостоятельно держался на ногах. Необходимость в этом была недолгая и Марья Михална с Медовой усадили его за стол, завтракать. Ведь это чистая психология – коли сел за стол, значит, выздоравливает. Фырка пробралась за печку и принялась наблюдать.
А златоокий улыбнулся. Ах, и ох, что это была за улыбка! О такой говорила, ещё не избитая напрочь лютой жизнью, Анна Ахматова: «Улыбнулся, полуласково, полулениво поцелуем руки коснулся – и загадочных, древних ликов на меня поглядели очи…» А чуть раньше, выше по столбику, она понимала: «Я только вздрогнула: этот может меня приручить». О, русские женщины жаркие телом! Они в большинстве не знавшие поэзии, знали это – «приручить». Их вывод, куда проще ахматовского «пусть камнем надгробным ляжет на жизни моей любовь», но суть всё та же – бабья смерть.
Фырка за печкой обрадовалась и даже заплясала нечто вроде «камаринского», но странный холод сковал её ноги, и она шлёпнулась на попу. А и непонятно, ведь сидит она за печкой с треснувшими изразцами, а в печи огонь, не очень жаркий огонь, тот, что от сырости, но всё же… Уже и иней у ног Фырки. Изморозь. Фырка и валенки споренько сваляла, беленькие, с красной каёмочкой. Не очень помогло. Присмотрев шерстяной плат, висевший на спинке стула, чертовка, как ей казалось, незаметно, стащила его и только завернувшись в три витка, перестала дрожать.
Добираясь до соседского дома, а для анчутки это была серьёзная дорога, банник оглянулся на дом Медовой и увидел какую-то мышку с шестицветным, но кошачьим хвостом. Этим хвостом животинка чертила искрящийся пунктир округ строения. Хорошо сие или плохо, анчутка не знал, но понял, что знакомый мир может измениться до неузнаваемости. Он оглядел дом Вороны, вздохнул и полез на крышу.
В печи, что-то зашумело и под
