окном показалась река.
Вьется вдоль дороги, извивается, нет бы прямо течь. Дорога была бы короче и легче. Думаю, река часто выходит из берегов – с таким характером разве удержишь.
Начались пинежские леса.
Теперь понятно, почему дорога долго держалась реки: лес до того густой, вглубь уходить опасаешься. Пойма реки все же открытая, доверия больше, куда-то да выведет.
Сначала ехали слишком тихо. Будто сам пазик слушал гладкую дорогу.
Она быстро закончилась. Дожди, видимо, идут впереди нас – грунтовку размыло. На каждой яме заново зубы собираем, но я даже вздремнуть умудрилась. Дурной сон увидела – как раз про зубы. Падают и падают, обратно не собираются.
Проснулась от голоса. Точнее, от голосов – один за другим сплетались в протяжную песню. Я много слышала о песнях с Верховья Пинежья. Кто-то говорит, заунывные, кто-то ни слова разобрать не может и тут же теряется в распевах, а я только успевала за повторами. С ухаба на ухаб – до чего стойкая песня. Взберется на вершину – и обратно. Спускается потихоньку, словно и не хочет спускаться:
На мне век тоска да не бывала,
Мне вецор тоска да нападала.
Мне вецор тоска да нападала,
Во всю ноць молода да не сыпала.
Слово за слово крепко держится, не расцепишь. Поначалу бередило меня цоканье, а потом ждать его стала. Хотелось еще какое-нибудь знакомое словецко иначе расслышать, не только «вечер» да «ночь».
Автобус доверху набился песнями. Казалось, молчу только я. Сама дорога пела с женоцками – так они друг к дружке обращались:
– Женоцки, цего ишшо запоем-то?
И тут стало не до песен. Дальше дороги не было. Дождями размыло ручей.
– Женоцки, живо стемнет, цего делать-то?
Вдруг из леса выходит какой-то мужик и прямо на наших глазах ставит мост.
Так и проехали.
– О, это Морозов услужил.
– Да который Морозов-то? В Кучкасе Морозовых, что комаров летом.
– Да кака разница-то, главно, дальше едем.
Ехали дальше.
Женоцки поперешептывались о том, что с Ильина дня ночи темные, картошка растет в голову, а в воде всякая нечисть водится. И снова начали песню.
В северном просторе
Лесоф темных много,
Лесоф темных много,
Рек, озер глубоких.
А во том, во лесе
Зверя-птицы много,
Во реках, озерах
Рыбы того боле.
И правду пели-то! Проезжаем озеро, а над ним рыба плещется – одна за другой, прямо над водой как выпрыгнет – и обратно. И по десять штук скачет, и побольше. Видимо, столько рыбы в озере, что не вмещается, вот и выныривает. Бояться-то некого – разве много рыбаков в этих краях, только медведи.
Много ли медведей, не знаю, но волка сама видела.
Стоит на железной дороге, никуда не спешит. Поезд один раз в день. Остальное время ходи по рельсам сколько угодно.
Но
