и далека, как те горы, – продолжал он, как будто не слыша ее.
– Тогда зачем я тебе? – воскликнула она.
Его губы почти касались ее губ.
– Я люблю тебя, – сказал он. – И буду ждать, пока и ты привыкнешь к мысли, что любишь меня.
– Почему ты решил, что я тебя люблю? – резко спросила она, только теперь осознав, как далеко у них зашло.
Он прищурился на солнце.
– Но если ты меня не любишь и тебе не хочется думать о том, что мы могли бы жить вместе, жить нормальной, счастливой жизнью, то тогда ты, конечно, уедешь, а я не буду пытаться вернуть тебя.
– Наконец я тебя поняла, – сказала Маша, вставая. – Если женщина не в состоянии создать тебе то, что тебе кажется нормальной жизнью, то ты начинаешь ею тяготиться, а потом просто избавляешься, как от ненужного хлама. Зачем тратить время, полковник Волк?
– А что ты считаешь нормальной жизнью? – вдруг вспылил он.
– Вряд ли стоит объяснять. Ты все равно бы не понял, – вздохнула она. – Как не понял того, что едва я смогла чегото добиться в жизни, как явился ты и все разрушил.
– Пожалуйста, давай не будем ссориться, – попросил он смиренно.
– Отвези меня домой, Волк. Мне еще нужно собраться.
– Если бы только знать, где твой дом, Маша, – грустно сказал полковник. – Если бы ты сама это знала!
На следующее утро он провожал ее до самолета. Самолет был военным, но на посадку прибыло много гражданских пассажиров, которых тщательно проверяли перед вылетом. Это были беженцы, некоторые с детьми, – редкие счастливцы, которым удалось пробиться на прямой рейс, однако на их лицах не было заметно особой радости. Когда наконец объявили посадку, и все торопливо бросились к самолету, полковник обнял Машу и шепнул ей на ухо:
– Если хочешь, скажи мне прощай… Все равно это будет неправдой.
Она ничего не сказала, но, когда поднималась по трапу, быстро оглянулась – в надежде еще раз увидеть последний раз его влюбленный взгляд и запомнить его навсегда. Однако полковник уже успел вскочить в машину, которая помчалась наискосок через летное поле…
IX
За рекой в тени березок тихомирно жили славяне Клавдия Ивановна и Михаил Палыч Ивановы, родители звукооператора Ромы. Их приземистый, обшитый вагонкой пятистенок с затейливыми ставнями и разукрашенным жестяным петушком на крыше медленно, но верно вростал в загадочную русскую почву. С понятным трепетом дожидались пенсионеры приезда сына, который обещал не только явиться сам, но и привести в гости ту самую Машу Семенову, которую они регулярно наблюдали на телеэкране. Удовлетворительно ясного впечатления о ней они еще не имели, поскольку телевизионная антенна на крыше была кривобока и не давала стабильного изображения. Однако пенсионеры от души надеялись, что избавившийся от паскудной столичной блажи сын везет девушку с конкретной целью. Михаил Палыч даже забыл думать о своей старой доброй «тулке», из двух стволов которой собирался
