на жизнь тем, что писал диссертации на заказ.
Георгий был влюблен в мою маму. Когда она приезжала в Москву в командировку, то часто останавливалась у него.
– Будешь обижать Надю, я тебя убью, а сам на ней женюсь, – угрожал Жора отцу.
Потом, когда отец переехал в Москву, они редко виделись, чаще созванивались.
– Ты почему не заходишь ко мне? – сердито спрашивал Жора.
– Зайду, когда починишь часы на башне своего дома, – отвечал отец.
Вчера шел мимо, поднял голову, посмотрел на башню – часы идут. Георгий давно умер, отца тоже нет, осталась только эта история.
Петух
Отпевали папу в небольшой часовне в Подлипках.
Было человек десять, но помещение часовни было мало, все стояли близко, поэтому казалось, что народу много.
Отец Феликс, знакомый отца, бывший джазовый музыкант, угрюмо читал Псалтырь. Женщины плакали, мужчины крепились, все держали в руках горящие свечи.
Папа лежал в гробу в своем старом сером учительском френче. С желтым лицом и заострившимся носом он стал похож на большую искусно сделанную деревянную куклу.
«Нестерпимо скорбно…– думал я. – Ты бы не одобрил, отец». Пожилая седая женщина, старинная приятельница отца, стоявшая рядом со мной, капнула горячим воском мне на руку.
Я вспомнил, как его выгнали с работы из института за то, что он по пьяни метнул кактусом в профессора, завкафедрой марксизма-ленинизма.
Был бы ты здесь, отец, ты бы обязательно отмочил какую-нибудь штуку. Что-нибудь из ряда вон.
В этот момент в часовне кто-то вдруг крикнул петухом.
Я обомлел.
Звук был негромкий, но я отчетливо услышал «кукареку!».
Я огляделся вокруг, лица всех присутствующих по-прежнему являли скорбь.
Нет, на такое способен только папа.
Корабль
Однажды мама попросила отца обшить балкон.
Он закрыл балкон рифлеными листами металла. Вверху и внизу железного листа он гвоздем пробил отверстия, через них продел стальную проволоку и прикрутил обшивку к решетке балкона. Конструкция получилась надежная и крепкая, но немного кривая. Мама очень критиковала папу: в некоторых местах листы прилегали неплотно, в непогоду, ударяясь об решетку, они начинали сильно греметь.
Когда же наступала осень и начинали дуть штормовые ветра с Балтики, листы ужасно грохотали.
Господи, как же хорошо мне засыпалось под этот грохот в нашей угловой, открытой всем ветрам квартире на пятом, последнем этаже панельного дома.
Ночью, лежа в кровати, я представлял себя матросом во время шторма.
Ураган, как злой великан, рвал снасти корабля, поднимал его в черную небесную высь и швырял в самую бездну.
Но я был безмятежен и сладко засыпал, зная, что мой корабль выдержит любую бурю, потому что его построил
