можно после этого всерьез воспринимать жалобы брошенных отцом женщин, что, дескать, с ним было трудно.
А каково ему было с самим собой?
Когда все зубы у папы кончились, я обратил внимание, что дикция у него почти не поменялась.
– Как тебе удается избегать шамкающей речи? – удивился я.
– Привычка держаться, сынок.
Ножны нужны
Раньше мне казалось, что отец очень специфически относится к моему, так сказать, творчеству.
Как-то раз он смотрел мой документальный фильм о горбачевской антиалкогольной компании и все сорок четыре минуты почему-то уссывался от смеха.
Я недоумевал. В фильме, разумеется, был юмор, но не до такой же степени.
– Прости, сынок, – сказал папа, снимая очки и вытирая слезы после просмотра. – Какая-то смешинка попала.
Сейчас я думаю, что он во время фильма вспоминал что-то свое. Папа ведь всегда любил выпить и пошутить.
В другой раз он сел смотреть мой детектив, заснул в самый саспенс и захрапел самым подлым образом.
– Не думай, сын, что мне неинтересно, – проснувшись, сказал он, совершенно не смутившись, – просто сморило что-то.
Однажды я показал ему свой текст.
– Ножны нужны, – задумчиво сказал папа, прочитав его.
– Что? – не понял я.
– Ножны. Твой текст – это сабля, а сабле нужны ножны…
Не хватает мне его перформансов, что сказать.
Инсульт
Когда у отца случился инсульт, я навещал его в больнице.
Вначале их было трое. Потом одного выписали, и в палате остались папа и его сосед, мужчина лет восьмидесяти. Старик умирал. Он стонал, метался по кровати, скидывал простынь и оставался голый на подстеленной под тело бурой клеенке.
– У‐а‐у‐а – а‐у‐а, – то угрожающе, то монотонно, без конца стонал он, то увеличивая, то уменьшая громкость.
Лысый, беззубый, голый, худой и очень длинный, под два метра ростом, он напоминал чудовищных размеров агукающего младенца.
Отцу тоже досталось, у него отнялась левая сторона. Он не мог ходить, левая рука висела плетью. Мне было страшно. Кроме меня помочь отцу было некому. А как это сделать, если я сам студент?
Я работал дворником, но этих денег едва хватало, чтобы выживать самому.
С утра я убирался на участке, потом шел в институт, после учебы – снова участок, вечером – больница.
В один вечер я пришел к отцу и попал на ужин. Сестра-хозяйка вкатила тележку с едой.
– На этого давать? – сестра кивнула на старика-младенца.
– Разумеется, – сухо сказал отец, – не видите разве? – Отец глянул на соседа. – У него сегодня разыгрался отменный аппетит.
Сестра посмотрела на койку.
Старик лежал голый поперек кровати поверх скомканной простыни и теребил свой член. Перед смертью он ощупывал себя, как бы прощаясь со своим самым
