18 января 1918 года
12
Сложите книги кострами,
Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме,-
Вы во всем неповинны, как дети.
В.Брюсов. Гунны. 1904-1905
13
И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня,
Россия, Россия, Россия –
Мессия грядущего дня.
А.Белый. Родине. Август 1917.
14
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный.
Оставь Россию навсегда»…
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слуха,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
А.Ахматова. «Когда в тоске самоубийства».
Осень 1917
15
Своего рода «коммунистической житийной литературой» можно назвать самое известное, вошедшее в советские учебники по литературе стихотворение Багрицкого «Смерть пионерки», где умирающая от скарлатины девочка отвергает «золоченый, маленький, твой крестильный крест», предпочитая ему присягу «красному полотнищу» знамени:
Тихо подымается,
Призрачно легка,
Над больничной койкой
Детская рука.
«Я всегда готова!» -
Слышится окрест.
На плетеный коврик
Упадает крест…
В этом же стихотворении в почти метафорической форме нашла своё выражение та приподнято-романтическая, пронизанная восторгом разрушения и неистовым пафосом мечты о прекрасном и яростном мире поэтическая идея, которая будет окормлять поколение шестидесятников, потомков (физических и духовных) «комиссаров в пыльных шлемах»:
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед…
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы…
Чтоб земля суровая
Кровью истекала,
Чтобы юность новая
Из костей взошла…
Э.Багрицкий. Смерть пионерки. 1932
Та же смесь Танатоса и революционного (и даже обыденного) Эроса в другом известном произведении Багрицкого – поэме «Февраль», где описывается любовь робкого еврейского юноши к прекрасной девушке-гимназистке, которой он потом овладевает, став большевистским «ангелом смерти, с фонарем и револьвером, окруженный четырьмя матросами с броненосца» (1934-35 гг.).
К одесской школе примыкал и талантливый литератор Исаак Бабель, политработник Конной армии Будённого, участник коллективизации на Украине, описавший ярким, колоритным слогом деяния красноармейцев, порой чудовищные по жестокости, в «Конармии», – и жизнь одесских уголовников в «Одесских рассказах». Его судьба – активное участие в большевистской деятельности, а потом, в 1930-е – арест, пытки на допросах и расстрел – типична для плеяды первой волны большевиков (как сказал Дантон, «революция пожирает своих детей»):
«…тогда я потоптал барина моего Никитинского. Я час его топтал или более
часу, и за это время я жизнь сполна узнал. Стрельбой, – я так выскажу, -
от человека только отделаться можно: стрельба – это ему помилование, а
себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь, где она у человека
есть и как она показывается. Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага
час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она у нас
есть…».
