за тридцать, несмотря на то, что они пытались спрятать годы под толстым слоем пудры. Большинству же было примерно от двадцати трех до двадцати шести лет. Постепенно девушек рассадили к гостям, и мы остались с Ольгой вдвоём. Клуб загудел, зашумел и наполнился табачным чадом и смехом.
– Высоцкий! Высоцкий! – донеслось откуда-то из зала.
– Ух ты! – воскликнули мы с Олей одновременно, – они знают нашего Высоцкого!
– Усотсуки, усотсуки, – услышали мы снова.
– О, чёрт, – сказала Ольга с разочарованием, – это какое-то другое слово.
Необузданное веселье девушек выглядело беспочвенным. Трезвых гостей не трогала корявая подделка веселья. Но чем более пьяными становились гости, тем больше им передавался задор филиппинок. Пьяный человек в очках с толстыми линзами с хохотом звонко шлёпнул молоденькую филиппинку по коленке. Она засмеялась в ответ и коротким взглядом попросила поддержки у сидящей напротив хостесс постарше. Та, подбадривая молоденькую, с улыбкой подмигнула ей. Девочка снова повернулась к гостю, внезапно расхохотавшись. Гости поочередно пели в караоке. Некоторые японцы, опьянев и разгулявшись, пошли танцевать. Танцами это назвать было сложно. Они плотно прижимались к девушкам и топтались на месте. Другие гости куда-то уходили, а когда возвращались, девушки зачем-то подносили им скрученные в трубочки полотенца. Гость подставлял руки, и девушка ловким привычным движением расправляла влажное полотенце и с почтительной улыбкой подавала гостю. Я пошла взглянуть, куда они ходят. Это был туалет. Нас с Ольгой, и без того растерянных и напуганных, это и вовсе повергло в ужас.
– И мы будем подавать им полотенца?! – обречённо произнесла я.
– Будем, – ответила Оля.
К нам подошел крошечный, очень чёрный мужчина с глазами на выкате и горбатым носом.
– Я – Момин, – сказал он по-русски.
Мы удивились.
– Вы знаете русский? – спросила я с едва сдерживаемой нежностью.
– Немносько, – ответил он, – я пят лэт работаль в России. Давно-о, – он махнул рукой, будто где-то за горами остались те пять лет.
– Нам вчера сказали, что вы из Пакистана. А вот, что по-русски говорите, нам, почему-то, не сказали.
– Я узе забиль русский. Я тут четире лет. Ви не понимаетэ система клюба. Я буду обиснят, спрашиваитэ всегда. Хоросо?
– Хорошо. Э-э… Я хотела спросить, – я тянула с вопросом, потому что боялась услышать то, что так меня пугало.
– Я ведь по контракту певица. Но это караоке-клуб. Как же я буду петь? Здесь не нужна певица.
Момин как-то нехотя улыбнулся. Почесав затылок, повернулся к администратору и спросил его о чём-то по-японски. Тот тоже замешкался с ответом. Потом сказал что-то со словом шоу-тайм. И Момин застенчиво проговорил:
– Когда будет шоу-тайм, надо пет. А потом пришёль гост, и сидет с гостем. Поняль?
Я молча кивнула.
– А
