в мое лицо, судя по всему, уже знала о драке. «Сейчас начнется! – с досадой подумал я, – жрать охота, а она будет нотации читать».
– Саша, что случилось? Кто это тебя так? Я сейчас пойду к их родителям, так же можно без глаза оставить. И губа! Что они с тобой сделали?
На глазах у мамы появились слезы.
– Да ладно, мать, хватит причитать! – грубо прервал ее я, – пойдем домой, я есть хочу!
И обойдя ее, направился в сторону двери. Мама вытерла платком глаза, грустно посмотрела мне вслед: «А я и не заметила, когда он вырос, вот уже и грубить начал.»
Вечером я поднялся на глей, по пути зашел на автобусную остановку с намерением встретить Давида и помочь ему подняться наверх. На остановке, кроме бабки с ведром семечек, никого не было. Я подошел к столбу с расписанием, торгующая семечками бабка проинформировала, что вечерний автобус уже был, а из него вышел гражданин в шляпе, и он ушел в том направлении, и бабка рукой указала в сторону глея.
Давид уже сидел перед раскрытым мольбертом, но еще окончательно не отдышался, а рядом с мольбертом стоял откупоренный «огнетушитель» и уже неполный стакан вина. Увидев меня с рассеченной губой и подбитым глазом, художник развеселился:
– О, как я понимаю, судьба свела вас, рыцарь, в поединке с великаном или драконом и вы, конечно одержали очередную победу, а поверженный противник, сгорая от стыда, но при этом благодарный судьбе за честь сражаться с таким выдающимся рыцарем, сейчас держит путь в Тобосо, чтобы вручить свою судьбу в руки Дульсинеи, на ее справедливый суд. А впрочем, какой там рыцарь, у вас, сударь, как я гляжу, нет Росинанта и Санчо Пансы тоже нет, как нет и осла, ну хоть Дульсинея-то есть? Из-за чего была драка?
– Увы, я не рыцарь печального образа, – я театрально сделал глубокий реверанс, – и как вы справедливо заметили, нет у меня ни осла, ни Санчо Пансы, ко всему прочему и Дульсинеи нет, что касается Росината, то и его нет, а есть только старый велик, у него на раме написано «Россия», как вы считаете, он может сойти за Росинанта? – и не дожидаясь ответа, добавил: – А драка произошла черт знает из-за чего.
И неожиданно для себя я рассказал о драке, стараясь быть предельно объективным. Рассказал о том, что практически избил Леньку, рассказал о девушке на пляже и обо всем, что было потом. И как-то само собой получилось, я рассказал о сне и о поллюции, и о том, что у меня еще не было близости с женщиной, при этом не испытывал чувства неловкости.
Давид сидел молча, смотрел вдаль и пальцами левой руки перебирал кисти, как четки. Отхлебнув из стакана, он наполнил его почти до краев и протянул мне со словами: «На, пей!»
От неожиданности я немного опешил и тихо произнес:
– Я не пью.
«Это пока!» –Подумал Давид, а вслух сказал:
– И правильно делаешь, выпивка искажает восприятие жизни, делает ее проще, но бесцветнее.
– А вот ты? Ты же художник.
