но с набок свисающими ногами. Под его скомканной, смятой кожей бодро бежала угрюмая, как никогда отравленная кровь, с остатками всё ещё храбро сражающихся эритроцитов.
Вздрагивал в клинической агонии кислотно-щелочной баланс. Сочился первобытной магмою ободранный нос. Комэск подмигивал в потолок своею правой глазницей, играл мужественными желваками на волевых и обострённых скулах. Наверняка при этом полагал, что это он так здорово сам по себе протащился по взлётке. Будто только теперь у него прошёл самый главный ключ на Старт. А ведомые субъекты как никогда надёжно и прочно прикрыли ему и хвост и подхвостье с подреберьем. И он вот-вот опять полетит. Сквозь облака и к солнцу.
Субъекты истинной, двойной кульминации, все до единого, дымили себе глубоко на дне необъятно суверенного ущелья, беззастенчиво кажа звёздам спекшиеся жерла непрочищенных отверстий своих маленьких помоечных душ. Никто не открывал никуда никакого огня, не кричал «ура» бесчисленным дурацким повелениям. Комэска не просто тащили, а уносили теперь как генсека или великого любителя полетать на стерхах, на скрещенных руках, в зыбкий окоём разверзающегося последнего, но всё того же и всё так же гостеприимно свиристящего портала услужливой горничной преисподней. Естественно, что он ни за что не упирался и ни за что не цеплялся. А что ему теперь?! Последним мелькнул в разверзающемся окоёме полицайского чистилища его красиво подранный и перебитый нос. В том кадре мимолётной вечности он мог бы, конечно, и остаться на всякий случай вот таким, как улыбка от кота чеширского, наконец дочеширившего, но всё-таки взял и не остался. А тоже именно так себе и сделал – хлоп-хлоп. Да без брызг и растворился.
Ну, на фиг, действительно! Сколько можно?!
Ещё звучал затихающий дружный, хотя и давно просаженный хор, постепенно сходя на таинственный, конспиративный шёпот, это чтоб никто-никто не догадался о самой-самой страшной тайне наших самых правильных в мире пацанов:
– У власти козли-иной козля-ат миллионы и нами гор-дит-ся страна!
Словно последний бронепоезд нерушимой козлятской дружбы на все оставшиеся века уходил отряд безумно храбрых бомжей под эту великую песню – в никуда и как бы насовсем. Возвращать на ресепшене одному бородатому дедушке билетики, давно никому не нужные, а может попросту изначально дико просроченные. Впрочем, скорее всего фальшивые. Дедушка тот ещё фрукт оказался. Хуже фарцы. Таскает что ни попадя, что плохо лежит, за чем особо не смотрят. Наваривается на всём подряд, а ещё демиург, прости, господи.
Усаживаясь на заднее сиденье бронированного, с синими маячками лендровера, сыщик Осклизкин всё же разыскал глазами зачумленного доцента, неподалеку как в тумане последним взбирающегося на подножки под хвост красивому чёрному ворону. Потом серьёзно так, совсем-совсем без усмешки, заметил: «Так вот, что осталось сказать тебе напоследок. Фредди, дружище, запомни главное по этой жизни. Одного раза всегда достаточно!».
Глава 60. Продаются мальки коитуса
Хосе
