оно что. Подслушала наш разговор.
– Я не видела Юльку тем вечером. И если уж ты такая осведомленная, то должна знать и это. Даже двери ей не открыла. Я всегда закрываю дверь на ночь, чтобы такие бешеные коровы ко мне не совались.
Дана согласно кивает, накручивая мои волосы на пальцы, натягивая кожу до жгучей боли. Мне хочется привстать на цыпочки, чтобы хоть немного умерить эту пытку. Но я терплю, чтобы не подтолкнуть ее к чему‑нибудь более мерзкому.
– И как вы можете на это смотреть, – обращаюсь я к Марии и Кларе. Повернуть шею я не могу, Дана почти вырвала мне клок кожи на макушке, поэтому скашиваю слезящиеся глаза. – Вы же как две бессловесные рабыни при ней! Но вас двое, а она одна! Почему вы позволяете ей вытворять что вздумается?!
Мария хочет что‑то сказать и даже открывает рот, но смотрит мимо моего плеча, на Клару – я почти чувствую, как та мотает головой, – и отворачивается. Глаза у нее злые и тоскливые. Мне так мерзко от их покорности этой избалованной твари, что даже мутит.
– Умница Магдалена, ты‑то должна понимать, что сила в знании. Но не в знании дат из истории или алгебраических формул. Гораздо важнее знать, кто кого целует, кто кого ненавидит. Кто и в чьи спальни ходит по ночам. Кто делит одного парня.
– Это низко… – Слезы уже текут по моим щекам, их за мгновения студит октябрьский вечер. – Девочки никому не делали плохого. А я и пальцем не тронула Юльку!
– Ну-ну, – скалится Данута, выпуская наконец мои волосы из хватки. – Если кто‑то занимается мерзостями, он должен быть готовым хранить их в секрете вечно. Любыми способами. Правда, девочки? – Пальцы обеих сжались на моих предплечьях. – И если кто‑то скрывает от полиции факты… Ты ведь так ничего и не сказала пану следователю?
И тут меня пронзает воспоминание. Кровь. Крошечные брызги, капли, мазки. Они повсюду в моей комнате. Данута в тот день изрезала мою папку с вырезками, набила ее крапивой. И вернула ее обратно, как‑то миновав ловушку с пером. Что мог представить человек, застав такую картину? Стены моей комнаты почти не пропускают звука, поэтому мы с Касей могли скакать по кроватям, говорить по ночам, ловить в шкафу крысенка – и никто ни разу не отругал нас за шум.
Выходит, Данута слышала наш разговор, а может, только его часть. Юлия исчезла, а наутро я разгуливала с разбитым лицом. Вечером Дана проникла в мою комнату, чтобы вернуть истерзанную папку, и увидела комнату в крови. И той крови гораздо больше, чем я могла потерять, просто расшибив нос. Все это выглядело будто… будто…
– Все не так, Дана! Мне нечего скрывать. – Я отчаянно хочу, чтобы мой голос звучал уверенно.
Когда я говорила с паном следователям, то хотела просто закончить бессмысленный разговор. Я верила себе, своим словам. Но теперь… Я и сама не знаю. Неужели я сделала что‑то, чего не могу вспомнить? Что‑то, что повлияло на Юлию?
Мне сложно представить, чтобы я впустила ее внутрь. Напала со спины.
