где бы еще ему служить? У него не было никакой профессии. Небось, это и привело его в полицию. Всю жизнь он мечтал о власти, и он добился своего.
– Так он ею злоупотреблял?
– Я приведу вам один пример, господин Кибитц. Однажды нам понадобилась газовая печь для ванной. Но газовые печи продавались по талонам. В открытой продаже они не появлялись. Тогда Януш пошел к Шпенглеру, что на углу, и сказал, что хотел бы иметь такую печь. Когда тот ответил, что у него нет печей, Януш заявил, что непременно хочет получить желаемое, к тому же – немедленно. И предъявил Шпренгелу свое удостоверение. Выбора у того не было. Он приобрел газовую печь на черном рынке и сам же ее нам установил. Того, что случилась потом, вы и представить себе не можете.
– Что же случилось потом?
– Януш донес на Шпенглера, и тот оказался в исправительной колонии. На этом трюке мой муж сэкономил двадцать тысяч злотых.
– Не могу в это поверить!
– Это происходило на моих глазах, господин Кибитц, не сомневайтесь, именно так все и было. Подобных историй я могла бы вам поведать вдоволь.
– Так расскажите же!
– Извольте. У нас был сосед. Он работал хирургом в военном госпитале. Милейший человек, тонкий и остроумный. Его жена страдала неизлечимым параличом. Долгие годы провела она в постели в ожидании смерти. Однажды вечером Януш зашел на склад, чтобы взять оттуда чемодан. Там он застал нашего соседа с какой-то девицей. Случай был вполне понятным, но Януш знал, как его использовать в собственное благо. Он был уверен, что лишь господам дозволены такого рода вольности. И он заявил, что в принципе он человек великодушный и мог бы, как говорится, уладить это дело. То есть, сделать вид, что ничего не видел. Мог бы…
– Мог бы? Уладить? Так прямо и заявил?
– Мой Януш не упускал ни одного случая, чтобы не извлечь из него пользу. С этого дня он ежемесячно стал получать «скромные» подарки. В виде импортных товаров и западной валюты. Он жил, как червь в сале.
– И вы участвовали во всем этом, Хайди?
Дважды предупреждала я его. В третий раз я заявила, что немедленно оставлю его, если подобное еще хоть раз повторится.
– Я верю вам, – выдавил я из себя, – только я никак не возьму в толк, почему вы обиваете пороги учреждений, мечетесь из стороны в сторону, чтобы только спасти ему жизнь. В этом есть какой-то смысл?
– А что вообще имеет смысл? – чуть слышно спросила она, опустив голову. В глазах стояли слезы. Лицо ее окаменело, и вдруг из глубины души ее вырвалось громкое рыдание. Она глубоко вздохнула, и слезы потоком хлынули из глаз. Мне пришлось ее утешать, что для меня было в высшей степени кстати. Я стал как можно бережней успокаивать ее. Я поднялся с моего стула, подсел к ней на кровать и обнял ее за шею:
– Я глубоко ранил вас? Мои слова причинили вам боль?
– Вы ни в чем не виноваты. Эти слезы делают меня отвратительной. Мне стыдно, что я так распустилась перед вами.
Случай был подходящим: она
