поэтому позвонить ему тоже не получилось. Паша и Ваня легли спать, а мама осталась сидеть у окна на кухне.
На следующий день ближе к обеду мама нашла папу в морге. Его кто-то сбил на той самой черной трассе, сразу прочно намертво, не оставив шансов на выживание. Этот кто-то скрылся с места происшествия, а Пашка и его семья – точнее то, что от нее осталось, – должны были как-то начать жить заново.
– Это ты виновата! Это ты его убила! – крикнул Паша в лицо матери, когда та, заплаканная, поникшая и уставшая усадила его на диван рядом с собой, чтобы все рассказать.
– Пашенька, простите меня, я не хотела, – только и могла прошептать мама, подняв на сына мокрый виноватый взгляд. Этот взгляд с тех пор как будто приклеился к маминому лицу, и Пашка с того самого дня старался больше не смотреть матери в глаза – он сразу вспоминал этот момент, эту новость, это отныне навсегда «безотцовство», и его начинало тошнить от ужаса.
Пашке было плохо без папы, он скучал по нему, но через какое-то время он начал понимать, что может быть еще хуже.
Мама начала пить.
Пашка никогда прежде не видел мать пьяной, поэтому, когда через пару месяцев после трагедии однажды вечером Нина, выйдя из комнаты, упала в коридоре, не дойдя до туалета, Пашка подумал, что ей стало плохо и она сильно заболела. Забыв про свою праведную злость на мать, он бросился ее поднимать. От мамы как-то странно неприятно затхло пахло, у нее заплетался язык, когда она пробовала произнести оправдательную фразу, и вдруг Пашка увидел, как сильно она похожа на пьянчужек, кучкующихся у разливайки, и совершенно не похожа на больную. Пашка в ужасе отпрянул от неуклюже пытающейся подняться с пола матери. Нина кое-как встала сама, все тем же тошнотворно-виноватым взглядом посмотрела на сына, и держась за стену, дошла до туалета.
На следующий день Нина, выблевав предварительно все содержимое желудка, плакала, сидя на кухне напротив Пашки и отчаянно пытаясь взять его руки в свои – как будто имела на это право!
– Пашенька, прости меня, – всхлипывала мать, в очередной раз произнеся слово, которое давно потеряло малейший вес ввиду бесконечного бесконтрольного использования. – Мне так тяжело на душе, каждую минутку, и утром, и вечером, я так перед всеми вами виновата. Когда выпью – полегче. Но я больше не буду, обещаю!
Она от него что хочет? Чтобы Пашка, растрогавшись, пожалел наконец мать, дал ей свои руки, может, даже обнял? И они дружно втроем пошли в светлое будущее рука об руку, будущее без папы? Нет уж. Никакое это будущее больше не светлое, и все из-за нее – выгнавшей отца ночью на трассу. Пусть теперь мучается, сама виновата.
– Да делай, что хочешь. Папу-то не вернешь, – выплюнул жесткие слова в осунувшееся бледное лицо матери Пашка. Мать отшатнулась. Понурилась. И действительно вняла совету и стала делать то, что хотела – пить алкоголь, притупляющий все ее горькие тяжкие чувства.
Сначала она пила только вино и всего один – два раза в неделю. Потом стала покупать коньяк, а через какое-то время – водку. Количество трезвых
