style="font-size:15px;"> – Любит меня?
– Любила! – прикрикнул Василий Иванович. – А ты, дурная башка, проворонил девку, – сказал сердито и вдруг усмехнулся словам, которые невольно усвоил от работяг с кладбища. – Одним словом, дурная ты башка, сын!
– Что было, то прошло, батя. Я ни о чем не жалею.
– А чего печалиться? Радуйся! Кто не велит? Смотрю на тебя во все глаза и не выходит же… радоваться! Не больно ты светишься!
– Не береди душу, батя! Сын растет у меня. Нет большей радости на свете.
Старик удрученно кивнул, соглашаясь.
– Что не так? У Маши все в порядке?
– Живет счастливо, говорила. Да чую, скрывает что-то. Смотрела странно…
– Как смотрела? – взволновался Сашок. – Что не так?
– Точно заплакать хотела…
– Это, батя от воспоминаний, – Вздохнул сын.
– А твоя-то, твоя… – Со злостью вдруг сказал отец, – Не переломится в сострадании. Ни супа старику сварить, ни в квартире прибраться. Одни пустые разговоры. Себя любит.
– Ты это брось, батя. Зови уборщицу, я заплачу.
– Ни к чему эта суета, – Василий Иванович сердито запыхтел, уткнувшись в чашку. Кабы в супе дело…
– Как живешь-то? Денег надо? – спросил Сашок, оглядываясь по сторонам, разглядывая тесную кухню холостяка, не наделенного крепким здоровьем. – Чистенько у тебя…
– К матери бы наведался, – ответил Василий Иванович, не желая вызывать в сыне жалость. – Скучает матушка о тебе.
– С тобой не соскучишься, – Сашок засмеялся. – Ты ей покоя не дашь. День и ночь визитами донимаешь.
– А как же без общения? – воскликнул старик. – Весна надвигается, фундамент у памятника, гляди, поплывет. И ограду надобно освежить, подкрасить.
– Не ходи к матери, женихов не спугивай.
Василий Иванович вздрогнул. Сын с улыбкой смотрел на отца.
– Все шуткуешь, – проворчал Василий Иванович.
– Не мешай. Замуж мать на том свете выйдет, а ты ей помехи чинишь. – Сын зевнул. – Устал я что-то, батя. Домой пойду. Завтра дел не переделать.
– Тяжело тебе, вижу, – С грустью сказал отец и поднялся вслед за сыном. – Спешишь, все некогда…
– Нормально мне, батя. Кто иначе живет?
– Все крутятся, – согласился Василий Иванович.
– Машенька красивая, говоришь? – Сашок задержался на пороге.
– Светлая. Улыбалась…
У окна замедляя движение, облака разбегались в стороны и, уже невидимые старику, плыли дальше. Им на смену, вовлекаемые в плавное течение, приближались новые снежные шапки.
Василий Иванович жалел в данный час о том, что нет этим утром рядом с ним сына – как хотелось бы разделить с Сашком изумление от увиденного. Дурак, дурак, горячо зашептал он, сколько лет живу, по улицам хожу, голову вверх задираю. А небо-то, небо… Точно не видел такого, столь многозначительного, прежде.
