какой-то неуклюжей шлюхой.
Ирнэк задумчиво проговорил:
– Не люблю я идти вперед совершенно вслепую.
– Когда дело касается битвы, узнать смысл предсказания всегда непросто, – возразил Толаи. – Сильные чувства сражающихся затемняют даже глаза духов. Черные дьявольские чары окружают будущую битву, закрывают ее густыми тенями. Скоро мы без всяких предсказаний узнаем всю правду, так что нам больше не придется ломать себе голову над этой загадкой.
Разведчики Аргуна заметили приближающуюся армию врага, когда она находилась на расстоянии целого дня пути к северо-востоку от аршаумов. В любом другом случае такое заблаговременное предупреждение принесло бы большое преимущество, но когда речь шла об Авшаре и его колдовстве, все это не имело большого значения.
Готовясь встретить передовые отряды Варатеша, аршаумы развернули боевые порядки. Они были, как заметил Виридовикс, куда более организованны, чем хаморы. Хаморы воевали кланами, семьями или просто каждый сам по себе. Каждая небольшая группа имела своего вождя.
Аршаумы делили кланы на небольшие подразделения по десять человек; десятки объединялись в сотни, сотни – в тысячи. Каждое подразделение имело командира, так что приказы передавались быстро и исполнялись с точностью, поразившей кельта.
– Да им самое место в римском легионе! – сказал Виридовикс Горгидасу почти жалобным тоном, когда отряд кочевников Аргуна разбился по команде на взводы и снова перестроился в один отряд. Построение происходило в полной тишине. Приказы отдавались черно-белыми сигнальными флагами.
В ответ грек только хмыкнул. За свою жизнь он повидал сражений больше, чем мог или хотел припомнить. Но при этом он всегда оставался только врачом, надежно укрытым от опасности за стальными рядами легионеров.
Оказавшись в армии аршаумов, Горгидас был обречен взять в руки оружие. Среди кочевников не мог находиться человек, который не принимал бы участия в сражении. Даже Толаи брал в руки лук и саблю и сражался наравне с остальными.
Горгидас педантично осмотрел свои доспехи и оружие. Он убедился в том, что гладий хорошо заточен, панцирь из твердой, как камень, кожи и маленький круглый щит не имеют уязвимых мест, а подпруга хорошо затянута.
– Из тебя еще получится хороший воин, – одобрительно заметил кельт. Виридовикс мог легкомысленно относиться почти ко всему, но только не к оружию. Здесь он мог дать фору даже дотошному греку.
– Не приведи бог! – отозвался Горгидас. – Но если что-нибудь случится, винить в этом мне придется только самого себя.
Он ощущал холодок, бегущий по спине, и одновременно с тем – теплоту в груди. Отчасти это было вызвано возбуждением, отчасти – желанием так или иначе покончить с предстоящей опасностью. И это было совсем не похоже на то чувство, которое он обычно испытывал перед боем, оставаясь просто врачом легиона. Прежде Горгидас переживал лишь отвращение к предстоящей бойне.
Это возбуждение, такое новое
