кабинета. Мне даже в какой-то момент показалось, что некто, стоящий у окна, осматривает меня в ответ.
Как всегда, не жалуя промедления, я поднялась на третий этаж по пожарной лестнице, которой практически никто никогда не пользовался, и оказалась в коридоре прямо у черной глянцевой двери, за которой и обитал гендиректор клуба. Еще несколько секунд и моя рука коснулась лаконичной ручки, опуская ее вниз. Я прошла в кабинет, не закрывая за собою дверь, тем самым оставляя путь отступления свободным. Свет настольной лампы нехотя, словно делая одолжение, освещал пространство, отбрасывая замысловатые тени на темные стены и не менее темные предметы интерьера.
Вздох моего разочарования – хлопок двери за спиной. Обернувшись, я уставилась на Курганова, подпирающего стену у входа спиной. Мое встревоженное дверным хлопком сердце не планировало сбавлять темп, заставляя легкие чаще наполняться воздухом. Он наблюдал за моей неподвижностью и быстрым дыханием, щуря черные глаза, в которых больше невозможно было рассмотреть зрачки. От этого темного взгляда, в котором блестела глиттерная похоть, возникала вовсе не жажда мести, от него возникало желание, мешающее думать о чем-то постороннем, кроме как о его исполнении.
Руслан повернулся к двери и, заперев ее, сунул изъятый из замочной скважины ключ в карман брюк. Подойдя ближе, он пристально посмотрел в мои внимательные глаза, пробуждая во мне животные инстинкты, желающие подчинять разум и управлять телом. Шаг – и я оказалась в его крепких руках. И, как всегда, полное отсутствие промедления. Курганов мгновенно впился поцелуем в губы, а я издала тихий стон, вплотную прижавшись животом к нему. Теплая волна накрыла меня с головой, отключая здравый разум. Целуя его горячие губы, я в спешке расстегивала брюки дрожащими руками, совершенно ничего не соображая. Только жажда чужого тела имела значение. Она, как и любая другая жажда, требовала незамедлительного ее утоления…
Да разве ж я могла в тот момент представить, насколько омерзительно выглядит происходящее со стороны? Чужая жена и ее дрожащая от возбуждения рука, на безымянном пальце которой – обручальное кольцо (символ верности), – в брюках чужого мужчины, венчанного в храме, а где-то там, по ту сторону норм приличия и морали, обманутые узники их предательства. Нет, все это не имело значения. Когда просыпается похоть – все засыпает.
Руслан стянул с меня платье и, подхватив на руки, положил на широкий диван. Его взгляд, словно приказ: «Ни шагу назад!», не оставлял выбора. Слишком велика была цена отступления. Скинув рубашку, он опустился сверху, прижавшись ко мне своим тяжелым горячим телом, и вновь заключил мои губы в поцелуй, будто под стражу. Его руки скользили по коже, периодически впиваясь пальцами в плоть, а я иногда вздрагивала от этих прикосновений, начиная задыхаться. Воздух, теряя свои привычные свойства, становился осязаемым и заметным. Я чувствовала каждую его составляющую, иногда наполняющую легкие. Наши возбужденные,
