оно появилось»), либо никто не отвечает, либо люди не знают хорошо английского и, похоже, не понимают, о чем я толкую. Я всегда могу пойти в гостиницу, но сама мысль об этом гнетет. Чтобы покончить с этим, мне нужно начать жизнь сызнова теперь же, сегодня. По мере того, что я совершила, что утратила, слишком легко было бы остановиться в гостинице: предельно легко забиться в норку и вскрыть себе вены. Веры в себя у меня нет. Звоню по последнему объявлению в списке: комната в коммунальном доме, Финсбери-Парк, 90 фунтов в неделю. Я представления не имею, где это находится. И это дороже, чем я намеревалась платить. Я в отчаянии. По-моему, никто не собирается отвечать, а потом, уже в последнюю секунду, когда я была готова отключить телефон, кто-то взял трубку.
– Дворец на Финсбери-Парк, – слышится смеющийся голос. Я в нерешительности. – Алло? – звучит тот же голос, в котором различим эссекский выговор (так, по крайней мере, мне кажется).
– Э-э, здравствуйте. Я ищу комнату, видела ваше объявление в «Лут».
– Да ну? Детка, тут нет комнат. – Только я собралась отключиться, как услышала, что на том конце кто-то вмешался в разговор. – Эй, погоди минутку, – продолжает тот же голос с эссекским акцентом. – Вроде сегодня съехал кто-то, только вряд ли об этом сообщалось. Ты, должно быть, по последнему объявлению звонишь, так ту комнату уже давно сняли.
– А эта за сколько? – не унимаюсь я.
– Предупреждаю: она со шкаф размером, а Фидель был свинтусом. Восемьдесят фунтов – и она твоя… мы же еще и на объявлении о ней сэкономим, а ты, по голосу судя, понормальнее будешь тех психов, что звонят.
– Отлично, подходит, – говорю. – Постараюсь приехать побыстрее. – Она дает мне адрес, и я прекращаю разговор.
Я целый день ничего не ела. Голод все кишки будто в кулак сжимает, и я выхожу из парка в поисках, где бы чего бы (чего угодно!) перехватить. Не очень уверена, в какую сторону надо идти, совсем с толку сбилась, так что, подумав, иду направо, именно туда, похоже, движется большинство людей. Проходя мимо ларька, покупаю пакетик чипсов и «коку»: ничего другого в ларьке нет, – моя нерешительность раздражает стоящего за мной мужчину, он, должно быть, думает, что я туристка, а не беглянка. Стоя на улице, ем и пью, поставив дорожную сумку на землю и придерживая ее ногами: слишком уж боюсь без нее остаться. Затем держу путь, как и все вокруг, на станцию подземки, спускаясь по выложенным плиткой ступеням. Она (вот радость!) прямо тут, прямо там, где мне надобно, села в поезд – и к новому дому.
Район, чувствую, «крутой», но дом так и вовсе трущоба. Войти в него меня совсем не тянет, вот и задаюсь вопросом, а что, собственно, я здесь делаю? (Я что, наконец-то и вправду спятила? Только вот почему для этого так много времени понадобилось?) Представления не имею, что меня ждет внутри этого дома, но снаружи вид ужасный: неухоженная, разросшаяся живая изгородь, в палисаднике сваленные в кучу ящики от пустых пивных и винных бутылок рядом с тремя доверху заполненными
