которую бы я услышал в моей жизни. Запросто. Брат не справился с управлением, машину занесло, юзом, она съехала в кювет, и на все ходу врезалась в столб придорожного освещения, конечно, со стороны пассажирского сидения.
Я очнулся в больнице, в реанимации. Около меня на стульях сидели в белых халатах весь зареванный мой папа и очень взволнованный мой брат. Как только я очнулся, ко мне почти подбежали врач и медсестра, поговорив со мной, врач ушел, а медсестра поставила укол, к капельнице я уже был подключен. И все равно было больно, я чувствовал боль. Оказалось, у меня сломана челюсть в двух местах, выбито пять зубов, а правая голень сломана в трех местах, да что там, просто раздроблена на куски, по частям ее собирать надо, есть и другие увечья, но, по сравнению с перечисленными ерунда.
Как только врач ушел, мой брат обратился ко мне.
– Слушай, брат, я виноват, знаю. Но не слишком, меня подрезали! Этот на «Вольво» подрезал! Все из-за него. Это доказать можно! Слушай, мы тут с твоим отцом почти договорились. Давай скажем, что никакой аварии не было. Тем более она не зафиксирована. Что ты, мол, сам, случайно упал. А я денег дам. Много дам. Тут мы с врачами поговорили, в Израиль тебе ехать надо, там клиника просто класс, так тебя починять, будешь, как новенький! А?! А тут давай пока сборки-разборки можешь и инвалидом остаться! А?! Я денег дам! Много дам! Я ведь тоже буду доказывать, если что, что меня подрезали, все затянется. Не к чему тебе это! Быстрее надо…
Он много что говорил. Папа посмотрел на меня и пожал плечами, он не знал как лучше, ему бы, чтобы я стал как прежде. И я согласился, я кивнул, я не мог почти говорить, так было мне больно. Меньше всего мне в таком состоянии хотелось разборок, кто прав, кто виноват. Мне в правду хотелось, чтобы меня, как выразился мой брат: «Починили», и все, больше ничего. И я согласился. Согласился соврать, что я упал сам, с какого там холма, в какую-то там яму, и вот так вот повредился, тем более в моей крови выявили алкоголь.
Пришел следователь, что естественно, в таких случаях, и я все соврал, а Нина и Антонина, и мой брат были яко бы свидетелями. Все подписались.
Это была даже не ошибка, это был приговор. Да, это был приговор. Не мне. Брату.
На следующий день ко мне подошла Нина, оказывается, Тоня тоже пострадала, у нее сильнейшее сотрясение мозга, и лежит она в той же больнице, что и я, но не в реанимации.
– Слушай, я Тоньку постоянно навещать буду, так что, если тебе что надо будет, давай скажи, я принесу, мне не сложно. Вот я телефон свой оставлю, звони, если что, – сказала мне Нина и написала свой телефон на клочке бумаги.
Удивительно, но сотрясения мозга, как такового, у меня не было, так контузия, видимо челюсть приняла все на себя. И я через три дня стал довольно уверенно передвигаться на костылях. Очень тяжким для меня было употребление пищи. Сначала меня кормили через зонд. Это было сверх унизительно и противно. Но потом, Марина придумала способ, как мне есть через рот. Она варила, специально для меня еду, в полужидкой консистенции,
