нотацию он, ковыляя по мостку, но соскользнул с мостка своими деревяшками и заматерился… А чуть успокоившись, продолжил: – Золотишко есть, и уже радостно на душе. С почином. Чую, фарт грядёт…
Наконец перед глазами путников в тумане проступил чёрным на зелёном пригорке долгожданный дом, вблизи оказавшийся довольно-таки нарядным. Стены окрашены тёмно-синим, белые наличники, голубые ставни, на железной крыше – полуоблупившийся красный сурик… За домом из высохшего бурьяна виднелись другие постройки, до того разрушенные, что об их назначении можно было только догадываться… Кирпичная труба, хоть и закопчённая, была уже совсем размыта дождём, а с противоположного торца дома притулилась поленница свежих дров, предусмотрительно заготовленная хозяевами… Уже легче. Вряд ли бандиты. Похоже, обычные сталкеры обитают. А с простыми людьми в Зоне завсегда можно договориться. Однако расслабляться рано ещё:
– Рифлёный, прикрой с тыла!
Став за дверной косяк, Француз постучал. Тишина. Постучал громче. Ни звука. Он выбил ногой дверь и просунул в сумеречное помещение пулемётный ствол. Пахнуло жильём. Людьми. И чем-то давно забытым. Но по-прежнему тихо. Никого? Шагнул внутрь, и сзади предательски скрипнула дверь.
– Миу! – раздалось из тёмного угла напротив.
– Твою в дивизию! – чуть не лупанул из пулемёта на звук сталкер. – Котёнок? Да откуда? Не иллюзия ли?
Что-то шевелилось в тряпье, сваленном в тёмном углу на топчане. Вошедший, не отводя от живого места ствола, толкнул крашеные створки окна наружу и, при жиденьком освещении, обнаружил там в тряпках перепуганные глазёнки небесного цвета на чёрной пушистой мордочке, а над ними – детское кареглазое личико. Всё ещё не веря себе, Француз убрал за спину оружие и обрёл, наконец, дар речи:
– Ты кто? Не бойся, я тебя не обижу! Выходи и зверюгу своего придержи.
– Это не звелюга, он – Цэми, – робко отреагировал в ответ девчоночий голосок. – Мне его мама подалила. На день лоздения. Он доблый, и лягусэк ловит.
– Ах, Ц-э-эми-и! А сколько ж тебе лет-то? И как тебя зовут, малыш?
– Пя-я-ять. И вовсе он не Цэми, а Цсэми. А меня зовут Та-аня. И я одна здесь, а никого больсэ не-ет. Мама за едой усла. И папу найти. Он есё ле-етом плопал…
Француз кликнул напарника:
– Дядя Рефлёный, иди, познакомься с хозяевами. Да смотри, осторожнее, чтоб тебя тут хищник не порвал. Кажется, Цсэми его зовут.
– Ах, чтоб мои старые костыли! – воскликнул вошедший, увидев «хозяев». – Давай, мать, выходи знакомиться.
– И вовсе я Вам не «мать», а Та-аня, – набычила головку кроха, пришлёпав босыми ножками на свет и прижимая к груди свой живой подарок.
– Ну-ну! Не журись, хозяйка. Это я так. Но ведь этому кошачьему ребёнку ты же – как мама? – извиняюще пробормотал калека, с шумом упав на скамью и с наслаждением вытянув натруженную единственную ногу.
Смугленькая черноволосая «хозяйка» в цветастом застиранном платьишке согласно кивнула и полюбопытствовала:
