их и учит жизни! Детишки смышлёные…
Код, … домофон… бабка жужжит про пиявок – родственнички до гроба! Ошибаются не напрасно – бабка их кормит и поит. Злобствует, почему я их гоню. Лучше бы кошек кормила. Вдовствует тётя Люда. Я уже слышала, какая она Святая! Вот опять… Я им машину поцарапала. Нужно подсыпать слабительное. Снова про выводок… Они склевали мои деньги! Я чувствовала, как комната начинает медленно вращаться и вскричала:
– Бабушка, ау! Они катаются к нам, как в столовую!
– Мала судить! – ворчала бабуля, – Я росла с Людой. Опекунские принесли. Схожу. Конфеток деткам куплю – карамели. Тебе узелок принесу от старшенькой. Перегладим, подошьём, глядишь, на две ложки сахара в день хватит!
«Бабка экономит всё, даже дым!» – промелькнуло в голове с горечью.
Дни пронизывали меня, как болезненный сквозняк, опутывали тюлями, как личинку в плотный кокон, без надежды на ножницы, чтоб распороть ненавистную кожуру. Ножницы для ткани жили у тёти Люды – семейству внучек нужнее. Непризнанные модистки строчили марлёвки потоком и зарабатывали трудом на жизнь, а не просто так нахлебничали. Бабка толкала меня замуж, как упрямую телегу, чтоб я не занималась денежной математикой, а постоянно совершенствовалась в мойке, стирке, готовке, слушала беспрецедентные разборы своих усилий в бесконечном потоке пылищи, которая щедро налипала за несколько дней – это, чтоб навыки не забывались. Пустые блистеры вставали на дыбы и угрожали распороть пальцы обкусанными гранями. Попадались крошки печенья, ногти, пучки волос и жирные капели из закостеневшего пота, похожие на воск. Недавно я нашла жёлтый узкий зуб. Четвертушки газет с заговорами от артрита и гороскопами. После семидесяти лет для всех знаков зодиака был только один прогноз: «Пишите завещание при памяти, чтоб не попасться аферистам». Потёртым махровым полотенцем, лысым, как коленка, я вычищала под диваном всё до последней соринки, пока не материализовался марлевый призрак бабули. К дряни, о назначении которой возникало больше вопросов, я не притрагивалась. Суррогатное семейство секло каждый мой шаг. Нужны были ещё руки, чтоб клепать марлёвки. Людмила Анатольевна тоже не прочь носить подобный ужас и клацнула всеми коронками «за», когда бабка подкинула меня влиться в семейный бизнес ради удешевлённого обновления гардероба марлей. Бюджет тёти Люды не был готов сокращению спонсирования из моих опекунских. Её внучки подняли вой, достойный похоронных плакальщиц. Тётя Люда быстро сыскала виноватых – я и мои несуразные вышивки на марлёвках, похожие на амулеты каннибалов. Мол, это портит эстетику. Но мотивы тёти Люды пели иную песню, невидимую – про доллары, которые хранят от нищеты и защищают почище любых амулетов – незаменимые доллары, которые Люда копила с остервенением и из-за недостачи, грозившей разрушить финансовую подушку для внучек, потеряла сон… Бизнес для меня закрылся, а откачка моих опекунских обоснованно усилилась – внучки по ночам стали дольше сидеть, уроки сложные, а электричество дорогое. В выходные тюль воскресал на окнах после прачечного безумия. Струились водопадом нелепости банты-туники, вдавливая
