Селедка. Поведение Тупикиной тоже меня, между прочим, немного удивляло. Появилось в нем что-то подозрительное.
– Чего не понятно? – Сказал Ряскин, когда я перед сном спросил пацанов, не кажется ли им Селедка более странной, чем обычно. – Втюрилась она в тебя. Это и ежу ясно.
– Ага… – Поддакнул Мишин. – Ежу ясно, а Ванечкин дальше носа своего ни шиша не видит. Тупикина пялится на тебя, каждый раз, стоит тебе отвернуться. И глаза у нее такие… Грустные-прегрустные. Сто процентов втюрилась. А ты с Машей на свиданки бегаешь. Это же – классика. Две подруги увлечены одним парнем.
– Вы чего? – Я нервно хохотнул.
Мысль о влюбленности Селёдки казалась мне абсурдной. Для начала я – взрослый дядя… Ну, не внешне, конечно. Однако, сути оно не меняет. Я всех этих детишек, как детишек и воспринимаю.
– Да нет… Не может быть…
– Ну, ты и дурак, Ванечкин… – Ряскин поправил подушку, стянул сандали и забрался в постель. – Точно говорю тебе, влюбилась Селедка. Вот и ведет себя, как глупая курица. Давайте спать. Сил нет совсем.
Антон отвернулся и моментально засопел. Я же почти час лежал, пялясь в потолок. Осмыслял всю ситуацию в целом. Правда, ничего путного так и не придумал. В голове все смешалось в какой-то ком. Селедка, Фокина, псионика, родители, Мишин с Ряскиным и даже Богомол.
А потом пришло утро. После ночного сна, естественно. Наступил тот самый день. День расплаты за содеянное. Суббота, в которую родители отдыхающих (три раза ха-ха) подростков должны были приехать в пионерский лагерь. Если это – отдых, я готов дать на отсечение руку. Не свою, конечно. Руку Богомола готов дать на отсечение.
Нас разбудил все тот же оглушительный, противный вой трубы апокалипсиса. Так я про себя назвал горн вожатого, в глубине души желая, чтоб однажды сам Константин, проснувшись утром, обнаружил эту чертову дуделку у себя в залнице. Потому что от звука, который производил данный предмет, реально можно чокнуться.
– Мама! – Закричал спросонья Мишин и натурально кувырком вывалился из кровати.
Он вообще всю ночь спал беспокойно. Ворочался, стонал и просил не забирать у него хлебушек. Я так понимаю, Толстяку снился самый ужасный ужас – будто его лишили еды.
Вася, во время своего фееричного кувырка, не рассчитал что-то и вместо того, чтоб оказаться на ногах, плюхнулся прямо на пол, на задницу. Теперь он крутил башкой по сторонам, пытаясь сообразить, что вообще происходит.
– Мишин, ты аккуратнее. – Антон протянул ему руку, чтоб помочь встать. – В следующий раз может повезти меньше и у нас в спальне появится дыра в полу.
– Очень смешно… – Толстяк ухватился за ладонь Ряскина и поднялся на ноги. – Блин… Во сне показалось, это мать рядом встала и орет. Подумал, ну, все, Элеонора ей уже рассказала про отчисление…
– Умываемся и на пробежку! – Радостно заорал ошивающийся на пороге Константин Викторович.
Есть ощущение, он уже не воспринимал наш ежедневный физический моцион
