удовольствие от коллективной науки. Но я-то чем был лучше их?!
Так начался новый период моей жизни, он продолжался пять лет. Как и все боролся уже не только за личное место в науке, и в жизни, что было для меня одним и тем же, а за рейтинг своего отделения и ее академических институтов. При этом, естественно, понимал и осознавал, что наша наука заметно отстает от передовой мировой науки. В мою задачу входило организовать ученых для прорыва. Настаивал, говорил, показывал, что если вокруг нас видим хотя бы одного человека, выросшего до мирового уровня, то значит это возможно и для нас всех. А ведь среди членов Академии наук – есть много ученых, которые, несмотря на трудности, работают на международном уровне. На этом примере вселял уверенность ученых отделения в том, что главные причины отставания только в нас самих. Хотя я знал и понимал, что такая точка зрения сейчас не совсем оправданная, но, а с другой стороны, ну и что если мы будем постоянно кивать на «отсутствие финансов и условий». Такой урок я получил еще в самом начале своего детства, отягощенного комплексом неполноценности, зная, что должен достигнуть более высокого, нежели, чем остальные.
Я уверен, что многое бы достиг, будь у меня хорошие условия для научной работы, настоящая научная школа. Выдающихся способностей у меня не было, но помогала мне усидчивость и, естественно свой комплекс неполноценности, обуславливающий в конечном итоге такую гиперкомпенсацию, как комплекс превосходства. За годы работы в указанной должности мы стали получать результаты, по здешним меркам неплохие. По большому счету они интереса особого не представляли, а мы все время и как всегда надеялись на завтрашний день. В какой-то мере мне удалось продолжить, предпринятые, еще будучи главным ученым секретарем, усилия по переформатированию науки в инновационную. На эти годы наложилось многое, было много хорошего, интересного, прилагаю усилия – и, действительно, вспоминается – было… Но само никогда не приходит, не всплывает, наоборот, словно какая-то завеса между мной и этими годами. Как только я ушел, вся наука словно выскочила из меня… Я любил науку, как свое занятие, а потом разлюбил себя, занимающегося наукой. Мне ничего не оставалось, как уйти, все забыть и найти другое дело, в котором я снова был бы интересен себе. Поэтому не помню, оттого и завеса, и я не могу выдавливать из себя воспоминания. Да и смысла не вижу.
Как уже говорилось выше, у меня не было должного уровня «запаса прочности». У меня не было хорошей научной школы – это была моей драмой и трагедией. Я много читал и знал философскую литературу, но у меня не было уверенности профессионального философа, для которого характерно знание границ своего философского направления. Действительно, в начале как непрофессиональный философ таких границ я не чувствовал. Вроде стараюсь вникнуть все глубже, но всегда натыкаюсь на нехватку знаний, на пробелы в философском
