выше вероятность, что наши планы раскроют. Хотя семья Лоран не слишком близка к королю, у них есть социальные обязательства, и они не допустят побега Амели, чтобы избежать любого намека на скандал. Со своим титулом и должностью я мог бы после надлежащего ухаживания претендовать на ее руку, однако с того дня, как наши сердца потянулись друг к другу на площадке для крокета, часы жизни моей возлюбленной безжалостно тикают. Я полон решимости показать ей Венецию перед смертью.
Когда мы прибываем к конюшням, лошади и карета уже готовы. Лакей загружает единственный чемодан с вещами Амели, а я помогаю ей устроиться на синих бархатных подушках.
– Лорд Монтегю, это одна из самых великолепных карет, которые я видела в жизни, – говорит она, любуясь золотой отделкой окон и роскошной парчовой обивкой.
Спинки кресел украшает мой фамильный герб – волк и два меча, а потолок – фреска с изображением венецианских каналов.
– Я обещал сделать тебя принцессой у моря.
Я целую ее руку и сажусь напротив.
– Я думала, ты преувеличиваешь, – улыбается Амели, и я таю от счастья в сиянии ее улыбки.
Кучер просовывает голову в дверцу кареты.
– Мы готовы, милорд, – обращается он ко мне на венецианском наречии.
– Прекрасно, – говорю я. – Поехали.
Я держу руку Амели на своем колене, и мы молчим, пока карета подъезжает к воротам. Стук копыт отдается у меня в ушах как тысяча боевых барабанов, тревожа сон жителей Версаля. Я задерживаю дыхание.
Довольно скоро карета минует ворота, и мы выезжаем на темную дорогу. Амели облегченно выдыхает.
– Мы будем проезжать через Париж? – спрашивает она.
– А ты хочешь?
– Если крюк не слишком большой. Хорошо бы еще раз увидеть город перед отъездом. Кто знает, когда мы вернемся.
– Все, что пожелаешь.
Я открываю окно и высовываюсь, чтобы дать кучеру новые указания. Амели зевает. Я сажусь рядом с ней.
– Положи голову мне на плечо и поспи, – предлагаю я.
– А ты что будешь делать?
Наверное, запоминать каждую секунду этой ночи.
– Возможно, тоже вздремну, – говорю я вслух. – Устроимся тут как две птички в золотой клетке.
– Звучит образно и в то же время ужасно, – поддразнивает меня Амели.
– Уже поздно. По вечерам мое литературное мастерство иссякает, – смеюсь я.
– Я все равно тебя люблю, моя прекрасная венецианская птичка.
Она прижимается теснее, положив голову мне на плечо.
Через несколько минут Амели засыпает. Я обнимаю возлюбленную и чувствую ее дыхание, наблюдая за пролетающим мимо темным сельским пейзажем. В какой-то момент я тоже погружаюсь в сон, а когда просыпаюсь, под колесами грохочет булыжная мостовая и светят фонари.
– Любовь моя, – тихо говорю я. – Мы в Париже.
Амели моргает, прогоняя дремоту, и прижимается носом к окну.
– Как же он красив! – восклицает она, когда в поле
