я остановилась. Пока я собиралась с духом, чтобы зайти, до меня донесся крик мистера Гринуолда:
– Можешь их быстро обслуживать, но нечего им тут болтаться, и уж точно не у прилавка сидеть. Ты это знаешь, мальчик. Мой старик, небось, сейчас в могиле вертится. – Он цокнул языком. – Мне уже несколько человек пожаловались.
– Она… она мой друг, – проговорил Шимми, запинаясь.
– Ты не можешь с такими дружить. Я думал, у тебя есть здравый смысл, мальчик. Не становись таким, как твой отец.
Мистер Гринуолд замолчал, услышав звонок на двери, и с улыбкой повернулся в мою сторону.
– Добро пожаловать в… – Тут он понял, что это я, запнулся и нахмурился. – Опять ты?
– Я забыла сумку, сэр. – Я бочком просочилась в магазин, не встречаясь с Шимми взглядом, схватила сумку тети Мари и поспешила прочь. Мистер Гринуолд запер за мной дверь, а потом шлепнул на дверь табличку «Закрыто».
В церкви закончилась служба, и темнокожие семьи в лучших воскресных костюмах брели по улице, чтобы пообедать дома, а потом вернуться на вторую службу. Я шагала по 31‐й улице с покупками тети Мари, стараясь прогнать из памяти слова мистера Гринуолда и его злое лицо. Я деньги платила за покупки, с какой стати он со мной обращался так, будто я грязная жвачка, прилипшая к подошве его ботинка? Я и так знала, конечно, что белые нас ненавидят – такова уж жизнь. Все мои знакомые жили в тесных крошечных квартирах, где вечно был сквозняк, а белые, получавшие за эти квартиры арендную плату, почти не пытались привести их в порядок. Окружавшие меня взрослые работали на низкоквалифицированных работах, а белые работодатели слишком мало им платили за слишком тяжелую работу. Пышка убирала офисы, моя мать прибиралась в семьях, которые не могли себе позволить служанку на полный день, а Нини раньше брала на дом стирку и готовила еду на заказ, чтобы свести концы с концами.
Глядя на них, я понимала, что меня ждет та же жизнь, и с детства приняла решение – я не буду уборщицей у белых. Я стану оптометристом, найду способ вылечить глаукому Нини и верну ей зрение. Я первая в нашей семье поступлю в колледж, а когда вернусь с учебы, заработав кучу дипломов, все увидят, что семья моего отца ошибалась на мой счет. И Инес тоже ошибалась.
Тетя Мари сказала мне, что, когда Инес в пятнадцать лет призналась, что беременна, Нини заплакала, а потом дала ей пощечину и сказала: «Хорошо, что твой отец уже отправился к Господу, а то бы ты его сама до райских врат довела».
Потом Нини успокоилась, смирилась с реальностью, и у нее остался только один выход: добиться, чтобы отец ребенка выполнил свой долг. Джуниор Бэнкс был симпатичный парень, а его родители владели похоронным бюро. Они жили на углу Шестнадцатой и Йорк-стрит в таунхаусе с широким передним крыльцом.
– Ну ты хоть не с простецким негром опозорилась, – сказала Нини. Тетя Мари рассказала мне всю эту историю прошлым летом за игрой в карты, слегка перебрав самогона.
Когда мать моего отца, миссис Бэнкс, открыла дверь, она даже не пригласила Нини и Инес на чай. Просто встала перед закрытой стеклянной дверью,
