выбор причитающихся домохозяевам на каждое тягло полос в каждом поле (при трехпольной системе) предоставлялись дедом миру, т. е. сельскому сходу, так же, как распределение долей в покосах. Что же касается до мелких споров и в особенности ссор между крестьянами, по которым приносились помещику жалобы, то дед мой обращал их всегда к суду стариков, причем в важнейших случаях они решались в присутствии самого деда».
«Такой тип хозяйства как нельзя более соответствовал как потребностям лучших из дворян-помещиков, так и понятиям и интересам крепких земле крестьян», – заключает Семёнов-Тян-Шанский, но в то же время добавляет: «…несмотря на то, что крестьяне в имениях деда никогда не нуждались в насущном хлебе и имели достаточное количество лошадей и скота, а часто даже и запасы собственного хлеба в скирдах, они жили тесно и грязно к своих курных избах, не имевших дымовых труб».
А вот Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский – русский государственный деятель, статистик и экономист, член Государственного совета – описывал жизнь крепостного крестьянства куда более мрачно: «…В голодные зимы положение крестьянина и его семьи ужасно. Он ест всякую гадость. Желуди, древесная кора, болотная трава, солома, всё идет в пищу. Притом ему не на что купить соли. Он почти отравляется; у него делается понос, он пухнет или сохнет; являются страшные болезни. Еще могло бы пособить молоко, но он продал последнюю корову, и умирающему часто, как говорится, нечем душу отвести. У женщин пропадает молоко в груди, и грудные младенцы гибнут как мухи. Никто и не знает этого потому, что никто не посмеет писать или громко толковать об этом; да и многие ли заглядывают в лачуги крестьянина? А ведь то не секрет, что голодные годы не суть явления редкие; они, напротив, появляются периодически».
Он считал, что «все попечения помещика о своем крестьянине ограничиваются только сохранением его физической силы, нужной для обрабатывания земель. До обогащения крестьянина, составления у него капитала, никому нет дела».
Дело Дарьи Салтыковой
К сожалению, «идеальных» помещиков было немного. «О! горе нам, холопем, за господами жить! И не знаем как их свирепству служить!» – дошли до нас строки «Плача холопов» XVIII века. И даже императрица Екатерина в записках, написанных ею для самой себя, отмечала: «Предрасположение к деспотизму… прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами. Ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления. Едва посмеешь сказать, что они такие же люди, как мы, и даже когда я сама это говорю, я рискую тем, что в меня станут бросать каменьями; чего я только не выстрадала от этого
