Они обмениваются рукопожатием:
– Как звать-величать тебя попутчик?
– Зови Прозором, дружинный, а тебя как?
– А меня Александром зови.
– Ну, вот и ладно, а позволь спросить тебя, Ляксандр, что у тебя за забота в Радонеже? Я, чай, в Больших Шмелях якоря вымачиваю, от Радонежа неподалеку, может и подскажу чего.
– Великий князь московский собирает всех своих служивых бояр, должно быть с Рязанью ратиться. Вот я к наместнику тамошнему гонцом и послан, дабы воинов в Москву прислал.
А сам ты, Прозоре, толи ушкуйник, а может бондарь (мастер по изготовлению бочек), что-то не пойму? – Санко смешливо щурится и быстро-быстро трет нос тыльной стороной ладони.
– Ах, сие, – показывает, не оборачиваясь через плечо большим пальцем назад, – так, то в селе соседнем знатный бондарь мастерит. Ну, я, стало быть, и ездил подразжиться бочажками на все село наше. А, что слова иной раз молвлю не сухопутные, так на реке вырос и по ней, да и по морю хаживал многажды.
– А родом ты шмелевский или пришлый? Сюда ведь ноне отовсюду едут, чай десять лет без оброка Наместник обещает, дабы край сей дикий заселить, оно заманчиво!
– Я пришлый. Два года здесь живу. Много лет тому назад боярин Кирилл, ныне покойный, земля ему пухом, отец боярина Петра ходил на ладьях в поход вместе с князем и ордынцами на Персию. Татары-то рождаются и умирают на коне, а в корабельном деле – несмышленыши. Стало быть, они на конях по бережку, а русичи по Волге, а потом и по морю на ладьях. Где-то на реке меня сиротинку-малька и нашли в лодке спящего. Боярин Кирилл пожалел – с собой взял. Три года поход длился, за время оно я подрос, кормщичать выучился. После при княжеской дружине обитал. А, потом позвал меня к себе боярин в село, помог дом поставить. С тех пор тут и живу.
– А что, кормщик, не выпить ли нам за знакомство медовухи по глоточку? – У меня с собой как раз припасена добрая забористая.
– Отчего же не выпить с добрым человеком? К медовухе и закуска найдется, – он достает из небольшого мешочка нехитрую снедь: хлеб, копченое сало, луковицу, козий сыр. Пока все это режется и раскладывается им на чистом ручнике, Санко, соскочив с телеги, идет к коню, достает из седельной сумы оплетенную глиняную бутыль. Возвращается и садится с другого края импровизированной скатерти с закусками. Он откупоривает бутыль, поднимает ее до уровня глаз и произносит:
– Ну, за здравие ваше в горло наше!
Санко делает большой глоток и передает бутыль Прозору. Тот, усмехнувшись, в свою очередь говорит:
– За ябет наоборот, то есть задом наперед (тебя), – тоже делает добрый глоток. Они закусывают.
– Хороша медовуха, и впрямь забористая, хороша, такую токмо в праздник пить – говорит кормщик.
– Твоим сальцом закусывать – отменное оно, вкуснющее, – вторит ему витязь, – а знаешь, как скупец ест сало?
– Нет.
