вот же!
Эдик уперся толстым пальцем в девицу. Она была похожа на странное голокожее животное.
– А я кого отдам?
– Светку.
– Как это Светку? Нет, Светку я не отдам.
– Почему?
Эдик удивлялся искренне, как ребенок.
– Светку? Нет, не могу.
– То есть я свою женщину могу, а ты не можешь?
– Это несерьезно.
– Так ты со мной, да? Так ты с пацанами?
– При чем здесь пацаны? Ты же знаешь. Со Светкой у меня серьезно.
– То есть я поганку замутил, а у тебя – серьезно?
– При чем здесь поганка? Я на Светке женюсь. А ты на этой… («На Арине», – подсказал Эдик. «Да. На Арине», – кивнул Шут.) Ты на ней женишься?
– Конечно! Запросто! Я хоть завтра женюсь. У меня все суперсерьезно. Просто я не такой. Мне для пацанов… как сказать? Я кусок мяса из бока вырежу и на зажигалке поджарю. Если пацану нормальному надо. А ты, значит… Из-за вола, да? Эх, Володя, Володя…
Шут поднял на него глаза. Мотнул назад головой, повел плечом и одновременно несколько раз выпрямил спину. Он был настолько пьян, что казалось, сейчас его тело развалится на отдельные существа и каждое убежит в свой угол.
– Не… Я, это…
Он вздохнул. Будто всхлипнул.
– Ты шутишь, да?
Эдик улыбался и молчал. Света с улыбкой рассматривала телевизор. Телевизор у Шута тоже был новый. Довольно дорогой. Внутри экрана кто-то разевал красные рты.
– Конечно шучу. Какие разговоры? Давай выпьем. Когда я тебя обижал, Володя?
Шут выпил. Потом еще. Потом закашлялся и вышел из комнаты. Я с кем-то чокался, расплескивая водку, что-то кричал. Крепкощекая Арина задирала большую верхнюю губу. Телевизор расплывался в глазах. На столе были навалены объедки.
Я выглянул на кухню. Шут спал, упав на диван. Через несколько минут его вырвало на подушку. Я оттащил его голову чуть в сторону, чтобы он не захлебнулся. Рядом с его носом на подушке лежало золотое распятье с шеи. К металлу прилипли полупереваренные крошки.
Я снова пил. Кожаное лицо Арины уплывало все ниже. Помню след от тугой резинки трусов на ее бедре. Когда все кончилось, я почувствовал себя немного трезвее и тут же выпил. Света танцевала под орущее радио. При каждом движении ее грудь вздрагивала и шлепалась о голые ребра. Звук был похож на первобытные тамтамы.
Я захотел в туалет. Попробовал сообразить, как туда лучше попасть. Можно было пройти через кухню, но на кухне лежал Шут. Еще можно было пройти через большую комнату. Там стояли огромный шкаф с зеркалом и огромная кровать. В комнате всегда пахло книгами, уютными пуфиками и постиранным мамиными руками бельем. Подняться удалось с трудом. Открыв дверь, я нащупал выключатель.
Нагромождение тел на кровати напоминало римский барельеф. Могучие, вскормленные мясом тела. На самом верху белели чьи-то поросшие рыжеватой шерсткой ягодицы. В том, как они двигались, было что-то торопливо-собачье. Лицо Светы запуталось в кудрявых волосах чьего-то паха. Пухлую щеку поразил флюс размером с яблоко. Она не перестала двигаться,
