заготовки на неделю.
Она говорит, а я смотрю на ее красиво очерченный рот. У нее такие мягкие губы, идеального оттенка розового. Всегда такими были.
Черт.
– Нет, – вышло грубее, чем я рассчитывал, но я на взводе.
У меня башка не работает рядом с Пиппой Хартли, и так было всегда.
На секунду я вновь оказываюсь в школьном коридоре, под дверью музыкального класса, где я сидел и слушал, как она поет. У нее был самый прекрасный, волшебный и завораживающий голос, что я слышал в жизни – нежный, но хриплый на определенных нотах. Сильный, но в какие-то моменты тихий. Всегда чистый. Пиппа хорошо знала, как пользоваться своим голосом. Но она никогда не пела на сцене. Пел всегда этот чертов Зак, а она подыгрывала ему на гитаре.
Интересно, она до сих пор поет?
Интересно, она до сих пор с ним? При этой мысли у меня раздуваются ноздри. Этим летом я увидел на билборде его тупую рожу, которая так и просит кулака, и чуть не уехал в кювет. Это он открывает тур? Он едва умел на гитаре играть. И голос у него средний.
Не то что Пиппа. Она талант.
Спустя восемь лет я по-прежнему вспоминаю тот школьный коридор. Не знаю почему – и это неважно.
Собака тянет игрушку на себя, а Пиппа хохочет.
Мне нужно убраться отсюда.
– Мне пора на тренировку. – Я хватаю ключи со столешницы и закидываю рюкзак на плечи.
– Пока, – отвечает она, когда я выхожу за дверь.
Я возвращаюсь с дневной тренировки, берусь за ручку, чтобы открыть дверь, но шум в моей квартире заставляет меня замереть на месте.
Это пение. У меня в квартире играет Fleetwood Mac[3]. В унисон мелодии струится ее голос – ясный, звонкий, музыкальный. Она попадает во все ноты, но поет песню как-то по-особенному. По-своему.
Я не могу пошевелиться. Если я зайду, она прекратит петь.
В голове звучит тревожный звоночек, потому что именно этого сейчас допускать нельзя. Она должна была уйти прежде, чем я вернусь.
Я не могу в этом году находиться рядом с Пиппой. Прошло всего несколько часов, а она уже не выходит у меня из головы.
Я открываю дверь и вижу, как моя новая ассистентка распаковывает кухонные коробки, вытягивается, чтобы поставить бокал на полку, а потом наклоняется над столешницей, во всей красе демонстрируя свой великолепный зад.
Во мне вспыхивает раздражение. Это последнее, что мне сейчас нужно.
Я медленно окидываю взглядом квартиру. Бóльшая часть коробок разобрана. Она расставила вещи и прибралась в гостиной. Наша с мамой фотография уже стоит на книжной полке. Она расставила мебель не так, как в моей нью-йоркской квартире. Кожаное раскладное кресло повернуто к окнам, из которых открывается вид на огни ночного Северного Ванкувера и залив. Собака спит на диване, свернувшись калачиком.
Я скрещиваю руки на груди, испытывая смесь облегчения и смущения. Квартира выглядит прекрасно. Я чувствую себя как дома.
