впитывала чужую энергию, урча, с жадностью заглатывая силу врага, словно голодная кошка молоко. Где-то там, за пределами темного, сырого, пропахшего плесенью и неизвестными запахами лабиринта валькирия увидела грозный взгляд своего повелителя Одина. Но тонкая нить её жизни была уже прервана.
Кошка встряхнула пушистой лапкой, чтобы избавиться от капельки крови, лизнула свою спинку и замерла в настороженной позе. Её уши двигались, пытаясь уловить каждый звук, а нос принюхивался к окружающему воздуху. Она услышала заклинание и осознала, что дед пытается вернуть её в реальный мир. В ответ кошка с гордостью подняла хвост и распушила шерсть на спине, словно заявляя всем своим видом, что выполнила важное дело и готова воротиться в Явь. Кровь старой чародейки бурлила.
– Гой! Черна Мати! Гой-ма Марена! – припомнила заклинание колдунья, эхо разметало её слова по мрачному проходу.
Тело валькирии стало прозрачным и растворилось в черноте неба.
Старая ведунья выдохнула. За спиной у неё хмыкнули. Она обернулась.
В расслабленной позе, прислонившись плечом к старой сосне нахмурив мохнатые брови и скрестив руки на груди, стоял ее дед.
– Ну ты, бабка, и даешь!
Ударившись оземь, бабка вернула себе человеческий образ.
– Ну и ты не промах, старый, – фыркнув, прошамкала в ответ ведунья.
Подойдя к уже остывшему телу Хельги, ведунья осторожно коснулась руки умершей. Рука была неподвижна. В полумраке лицо Ольги было бело, словно саван. Нежные облик её девочки исказился, и баушка почти не узнавала свою дочку. За привычными чертами выступили какие-то иные – уродливые и резкие. А прежней Олюшки уже как и не было. Она ушла, но в ней еще жила жизнь. Дитя!
Нож лежал теперь рядом с бездыханным телом Хельги. Его ручка сияла сиреневым огнем, а лезвие блестело в лунном свете. Старая ведунья разрезала одежду покойной этим ножом, прикоснулась к её животу и прошептала:
– Ребенок жив, я чувствую.
Дед разжег костер. Слабый его свет падал на лицо ведуньи. Она, не мигая, смотрела на Хельгу.
– Мы не успеем спасти ребенка, если ждать утра. Нужно сейчас, сию минуту помочь ей родиться.
– Почему ей? – удивился старик.
– Это девочка, я чувствую. Иди к ручью, тут рядом, принеси воды, – властно приказала старуха.
Дед кинулся было к ручью, но понял, что у него нет сосуда для воды. Тогда он стянул кожаные штаны с мертвеца, завязал их узлом и побежал.
Старуха затянула песню и медленно стала доставать из своей сумы кубышку с уксусом, черный коробок, пучки растений и кусочки тугой смолы. Заговоренную смолу она бросила в огонь, туда же высыпала и содержимое черного коробка. Ее голос становился громче, а костер разгорался ярче, потрескивая и искрясь. Запахло серой и полынью.
С силой разведя ноги покойницы, колдунья
