в полет щепку над головой.
Стреляли, мерзавцы, метко.
– Ну куда вы суетесь? – Сагадеев прихватил меня за полу мундира.
– Не беспокойтесь, – сказал я. – В меня сложно попасть низкокровнику.
– Все вы так говорите…
Упав на бедро, Сагадеев пальцем поманил к себе ближнего, затаившегося в лопухах городового.
Тот подполз. Лихорадочно блеснули глаза:
– Младший унтер-офицер Шахов.
Сагадеев оглядел его с некоторой досадой:
– Экий ты, братец…
Тонкошеему и лопоухому унтер-офицеру было от силы двадцать лет. Лицо под фуражкой и вовсе казалось девчоночьим, округлым, пухлогубым. В крови – синяя, иващинская струйка. И не такая уж тонкая. Пожалуй, поколений десять назад приходился бы он убитому Федору прямым родственником.
– Ты вот что, Шахов… – поморщившись, негромко заговорил Сагадеев. – Слетай-ка к Добрацу, что-то он со стороны больницы долго…
Треск револьверных выстрелов заставил его прерваться.
– Ну куда вы лупите?! – вскинув голову, заорал он, едва стрельба утихла.
– Так мы это… – несмело возразил кто-то из-за низкого забора. – Видим – и того…
– Видят они, – вздохнул Сагадеев.
Я качнулся, выглядывая.
В дверях морга мелькнула рослая фигура. То ли в сорочке, то ли в простыне.
Полицейские тут же принялись палить снова.
Лопухи будто сами по себе фыркали огнем, пули били в кирпич и гранитолевую дверную обивку.
Я достал «Фатр-Рашди». Что ж, кто кого?
С моей позиции было четко видно застывшее в проеме плечо. Шагов двадцать – двадцать пять было до него.
Странно, что ж человек не двигается совсем?
Краем глаза я заметил, что двое полицейских подползли вплотную к углу морга. Из здания не стреляли – то ли перезаряжали оружие, то ли берегли патроны.
Солнце мягко грело спину.
– Что там, Бастель? – шевельнулся Сагадеев.
– Да непонятно.
Я прицелился.
– Ты понял? – спросил обер-полицмейстер городового. – К Добрацу и обратно. Пусть там поживее…
Он снова не договорил – из морга грянул залп. Четыре – нет, пять стволов!
Около уха свистнуло. Дрогнула, принимая свинцовый подарок, заборная доска. Кто-то вскрикнул в лопухах.
Мне пришлось нырнуть в траву и перекатиться. Глинистая проплешина с тележной колеей мелькнула перед глазами.
– Господин! – тревожно замаячило, всплыв из листьев, усатое лицо Майтуса.
– Лежи! – шикнул я на него.
– Вы целы?
– Цел.
Приминая лопухи, я скользнул к нему, в канаву, идущую до конца забора.
Здесь обзор был много хуже, полукружья окон виделись под острым углом, а дверь пряталась за выступом. Зато открывался дальний, заглубленный кусок двора со стоящей там телегой.
Я
