его немедленно увести. После долгих уговоров, мне это удается. Я притащил его в нашу комнату и принялся раздевать. И вот тут началось. Он не дается, а я настаиваю, снимаю с него гимнастерку (мы были одеты в местную военную форму), расстегиваю брюки, хочу расшнуровать высокие армейские бутсы, а он ни в какую. Не дается. Принялись мы бороться, хохочем оба, потом мне все-таки удается его разуть, я стягиваю с него брюки и иду к двери, чтобы закрыть ее. В это время он швыряет в меня военный бутс, тяжелый такой. Метил в меня, а попал в шкаф, прямо в зеркало, которое с грохотом разлетается на части. Тут мы сразу трезвеем – это, ведь, ЧП. Думали, отправят домой, жутко перепугались. Но ничего, обошлось. Я, правда, через три месяца уехал: комиссовали по болезни; а он, ничего, проработал год, привез в Союз машину…
…В этот день я с трепетом ждал встречи с Вовиком: надо было сразу поставить все точки над «и», чтобы в дальнейшем не было недомолвок. Так, мол, и так, это была просто пьяная оргия. А главное, надо было выведать, что же я там натворил вчера. Вовик появился только к вечеру: ездил в бассейн, где у него была группа детей, занимающихся плаванием (он ещё, к тому же, был кандидат в мастера по плаванию). Вид у него был свежий, цветущий. Видя мое страдальческое выражение на лице, он вытащил из пакета бутылку бренди и связку бананов.
– Да ты, я вижу, весь день страдаешь, – заметил он, обдав меня обезоруживающей улыбкой, и я понял, что никаких объяснений делать не надо и что все, как бы, забыто. И сразу стало легче. Выяснилось, что моя выходка на вечере произвела должный фурор, но что, в общем, все обойдется. Мы выпили, я признался ему насчет «кола» в заду, на что он мне резонно заметил, что я сам виноват: вел себя не по-мужски. На этом разговор и закончился. Потом, когда приехала жена, Вовик стал, как водится, в этих случаях, другом семьи, но больше я его к себе не допускал: да и не было в этом необходимости.
На работе мне действительно был сделан серьезный «втык» и ни кем-нибудь, а главным кэгэбэшником строительства, тем самым, что сидел за одним столом с той, на ком остановился мой выбор. Он заявился к нам в комнату на следующий день и, попросив моих коллег удалиться, устроил мне разнос «тет-а-тет». Предупредил, что, если это ещё раз повториться, придется меня «отправить». «Пить можно, но только дома», – сказал он мне на прощание. – «И так, чтобы никто не видел и не слышал».
Некоторое время я был, что называется, тише воды и ниже травы: усердно трудился в офисе, вникал в суть, а по вечерам зубрил арабский. Вовика обходил стороной. Так продолжалось месяц. Потом приехала жена, нам дали отдельную квартиру, я стал полноправным (в известных пределах, конечно) членом асуанской «колонии».
С приездом Л. в Асуан многое изменилось. Жизнь вошла в привычную колею с той лишь разницей, что теперь не надо было думать о том, как дожить до получки. Здесь, впервые за четыре года нашего супружества, я почувствовал себя «добытчиком».
