живого вокруг. Это был кадьяк – бурый медведь-людоед, превосходивший размерами даже гризли…
Юрский давно уже проснулся. Но, прикорнув на поваленной сосне, как на подушке, не шевелился, опасаясь раньше времени привлечь к себе внимание мохнатого изувера. Вахитов стоял на четвереньках, и, стуча зубами от страха, без пользы лягал ногой Красногубова… Будто что-то смекнув, медведь больше не медлил… Теперь зрачки его глаз извергали непрерывную молнию. Это вывело Вахитова из оцепенения. Юркнув в палатку, правой рукой он судорожно нащупал впотьмах ствол ружья. Наспех откинув брезентовый полог походного пристанища, геолог встал на одно колено. Едва он успел прицелиться в косолапого, как уже в следующую секунду тот поднялся на дыбы! Идрис стрелял почти в упор. Грохот ружья и рев чудовища слились воедино. Но, вероятно, в последний момент рука геолога дрогнула, и пуля не причинила серьезного вреда зверю, точно он, и впрямь, был заколдованный!
Вахитов не увидел, как наперерез таежному монстру с охапкой горящего валежника в руках ринулся Юрский. Как, обжигаясь, он подошел к нему почти вплотную, размахивая пылающим «веником». Шерсть медведя взъерошилась. Если б Юрский промедлил еще секунду, кадьяк располосовал бы его когтями надвое. Николай со всех ног рванулся к реке, располагавшейся метрах в тридцати от него. Он даже не ощутил толчка в спину перед тем, как с разбегу плюхнулся прямо в воду…
Кадьяк не покинул лагерь. Зачем – реку зря баламутить, когда рядом с ним находилась более легкая добыча? Ударом лапы, будто молотом, он размозжил Вахитову череп. Также легко, точно высохшую сосновую ветвь переломил пополам ружье. Именно за этим занятием застал его Красногубов, выйдя из палатки… Медведь не различал чужаков ни по цвету волос и глаз, ни по росту. Но перед геологом, детине двух метров с гаком, впервые испытал легкое беспокойство. И теперь Дмитрич, готовый к смертельной схватке, стоял напротив хозяина тайги. Его немного подташнивало с похмелья. Осколки битого стекла здесь и там торчали из слегка примятой травы. Значит, в это не приветливое утро ему уже, едва ли, удастся похмелиться! Мошенничества, а, тем более, такого откровенного, сравнимого с наглым грабежом, Красногубов даже родному брату не простил бы, а не то, что этому без единого извива в башке таежному идолу.
Не к месту будь, сказано, но, за год ли, два до описываемой вылазки в тайгу к Красногубовым в гости повадился Гена – сосед по лестничной площадке. Большой любитель спиртного. Пронюхал, что хозяева самогон ставили. Денег в ту пору Красногубовым даже на прожитье не хватало, а не то, чтобы баловство какое себе позволить. И вот этот соседушка зачастил к ним в гости. Причем, как правило, приходил именно тогда, когда Дмитрич дома отсутствовал. Как заявится, так выклянчит бутылочку, другую в долг. Но долга никогда не возвращал. А потом уже и совсем обнаглел. Пользуясь тем, что, как обычно, хозяйка
