style="font-size:15px;"> – Ну хватит, бабка! Только и знаешь род людской чернить! – рассердился Иванасий, да, похоже было, по-настоящему. – Да и что с тебя взять! Ведь ты кто на самом деле?! Баба Яга, костяная нога! Костяная ляжка ты, ядрёна вошь! Чего ржёшь, как лошадка! И голос у тебя какой-то странный стал – теперь уж, вроде, не лошадка ржёт, а нежно колокольчики звенят! Опять за колдовство своё взялалась!
А и действительно помолодел-похорошел вдруг голос у хозяйки.
Отошла старуха в темноту и совсем другой оттуда голос подаёт, мягко так говорит, чисто, мелодично, словно и не бабка она вовсе, а девица:
– Ну и какой же у меня голос, Афонюшка? Чего же ты оторопел?
– Не пойму, – еле выдавливает из себя Иванасий, – теперь как будто чистый горный ручеек журчит.
Внезапно темноту в избе прорезал снова яркий свет «холодного» огня. Но падал сверху он на этот раз каким-то конусом. Зажмурился Иванас. И скорее не от света, а того, что в нём увидел: не было нигде горбатой бабки, а стояла в этом конусе, среди кромешной тьмы, красивая девица с длинными, едва ли не до пояса, густыми волосами – чёрными, как будто просмолёнными, и вьющимися. Груди – будто налитые силой шары, загляденье! Ноги – как у козочки горной. И одета столь пригожая молодушка была в красивый белый сарафанчик с кружевами.
– Ну, Афонюшка, свет ясный Иванасьюшка, какова я теперь? Нравлюсь тебе или нет?
– Чур, чур меня, —вяло бормочет Иванасий, жмурится, трёт глаза, – это колдовством своим меня ты хочешь заморочить. Так знай же – не поддамся я нечистым чарам. Тёртый я калач, перепечённый!
А молодка вдруг вздохнула – тихо так, печально:
– Что же, Афонюшка. Насильно мил не будешь. Я ведь не из вашей, человеческой, породы. Мне ломаться ни к чему. Ты мне сразу по сердцу пришёлся, маску только страшную свою я не решалась снять перед тобою.
Чувствует Иванас: правду говорит красавица. А вот так просто, без сомнений, не может он поверить на слово. Да и как тут поверить! Все ведь знают, что баба Яга – старая, грязная, лохматая и… непонятно какая в душе. Захочет – накормит, подлечит и верную дорогу укажет. А нет – так и сожрать способна в три секунды.
Понимал, конечно, Иванасий: молва народная – в болоте пена. Ведь никто ещё не захотел сказать, что видел сам, как старая Яга кого-то в печь сажает – рассказчики обычно любят на кого-нибудь (не знай кого!) ссылаться. Проще ведь всего твердить, что, мол, об этом люди говорят. А кто они конкретно, эти люди – никто и не пытает. Уши только оттопыривают на сказки разные, а врёт ли, не краснея, собеседник иль дело говорит – про то, знать, и не заикается никто.
И всё-таки попробуй вот так быстро изменить сложившееся представление о бабке, которой испокон веков детей пугают, чтобы не шалили лишнего. Проще ведь подумать, что красотка эта не Яга на самом деле, а красотка озорная, что привыкла скуки ради под Ягу «косить», прохожим голову морочить. Только
