спросил я.
– Нет, – смеясь, сказал толмач – это царь-батюшка стравил его с боярином Онуфриевым за честь подраться.
– Дуэль, что ли? – не понял я.
– Дуэль не дуэль, а вот за право сесть поближе к царю нужно побороться. Вот они и поборолись. Тырин-то ловчее оказался, хоть под глаз получил, а к царю поближе сел. На следующий пир царь опять кого-нибудь стравит. У заморских царей специальные шуты есть, а у нашего вcе бояре готовы по царскому приказу пошутить по любому поводу.
Симеон
Толмач вдруг подбежал к какому-то человеку, одетому попроще бояр, и стал что-то говорить ему, показывая на меня рукой. О чем они говорили, я мог только догадываться, но мне показалось, что начальник хотел меня сбагрить куда угодно, лишь бы не вешать мою проблему себе на шею.
Толмач после разговора с начальником медленно шел ко мне, потирая свою бороду.
– В общем, так, – сказал он, – поживешь пока где-нибудь, а мы о тебе в посольствах справимся. Деньги-то есть, – спросил он и сам же ответил, – откуда они у тебя? А что это у тебя на пальце? – Он потянул руку к моему перстню и прочитал надпись. – Знатная вещица, стоит дорого. Могу взять ее в качестве обеспечения заёма, пока расплатиться не сможешь. И бумагу тебе официальную выпишем, чтобы, значит, все по-честному было. Меня Симеоном кличут. Пойдем, пристрою тебя куда-нибудь.
Я снял печатку и пошел за моим благодетелем. Мне принесли какие-то штаны, рубаху, шапку, старенький полушубок и лапти с онучами.
С онучами, это как портянки, я управился быстро, как будто все время их носил, чем удивил даже Симеона. А чего удивляться? Служил в армии, был солдатом, а кто из солдат не носил сапоги с портянками? То-то. Лапти привязал веревочками, ногами притопнул, нормально. Одел полушубок, шапку и тогу с сандалиями взял в руки. Как-никак, а это мой единственный документ. Андрей Васильевич Северцев, римский гражданин Октавий Май Брут, а кто я сейчас? Андре Норман, латинянин. Турист.
Туристов в то время не было. Были разведчики и соглядатаи, которые ездили по разным странам, делали записи, изучали местные языки и обычаи, рисовали карты, дороги, смотрели, как ведут хозяйство. По прибытии домой они писали книгу о своем путешествии, и эта книга оказывалась в библиотеке правителя, изучалась начальником генерального штаба и его сотрудниками, чтобы прикинуть, каков он сосед по военной силе, то ли ждать от него нападения, то ли самим напасть на него.
Кроме того, времена тогда были жестокие. О гуманизме там ничего не слышали и все дела решали силой, выколачивая из подозрительных людей все, что хотели узнать. Как у нас сейчас сегодня. Заметут, пыткам подвергнут, осудят и в тюрьму посадят, если жив останешься.
На улице была зима. Симеон посадил меня в кошевку, и мы поехали по вечерней Москве в кромешной темноте, ориентируясь на немногие огоньки, светившие в молчаливых домах. Около одного дома остановились,
