промолчал. Голубые глаза безмятежно смотрят на маленький мирок палаты, белые, как у альбиноса, ресницы, подергиваются, светлые волосы смочены водой и приглажены. Из всех Кувалдин самый молчаливый. Стас только единожды слышал его голос и подозревал, что он вовсе не умеет говорить.
– Форточку закрыть? – спросил Стас.
– Нет, пусть будет! Вонища тут … – проворчал Давило.
– Как скажите… Понравилось обращение?
– Чего? А-а, этого… так … – скривился Давило и развел руками.
– Нашел, кого спрашивать, – усмехнулся Таранов, – да ему ничего и никто не нравится!
– А что он такого сказал особенного, твой президент? – взвился Давило. – Одно словоблудие, как всегда – усилить, увеличить, добавить… кому, нам с тобой? Ты видел, какие морды в зале сидели? Вот им и увеличат, и добавят и даром раздадут.
– Можно подумать, что при твоей любимой советской власти было не так? – с сарказмом спросил Таранов.
– Нет, не так! Если руководитель лишался партийного билета, он слетал с должности, терял все и превращался в полное ничтожество. А сейчас? Губернатор проворовался, политсовет правящей партии лишает его членства и что? А ничего, как был губернатором, так и остался! Дальше доит или это, как его… капусту рубит.
– Отстреливать надо, по прейскуранту, пачками! – кровожадно произнес Таранов. – А еще в лагеря, каналы рыть и дороги в Сибири строить. Тут я с тобой полностью согласен, Семен.
– Да было все это – лагеря, расстрелы … – отмахнулся Поцелуев. – Все равно воровали.
– Но не так же, как сейчас! И потом, другого способа заставить… ну, если не быть честным, то хотя бы бояться нарушать законы не существует. Вот моя дочь живет у немцев. Вы думаете, почему немчура такая честная? От рождения? Хрен, штрафов боятся! У нас за безбилетный проезд в автобусе сотню сдерут и отпустят, а у них двести евро и постановка на учет в полиции. Это означает, что с работы в приличной фирме вас немедленно уволят и больше никуда не возьмут. Ну, сортиры мыть вместе с турками и русскими разве что. А не дай Бог, вякнешь контролеру что ни будь против – вообще капец тебе придет, на принудительные работы отправят или в камеру на пару лет, вот как!
– Мне кажется, что это выдумки, – задумчиво говорит Поцелуев. – Насилие в любом виде не есть решение проблемы. В человеке надо высвободить духовные силы и тогда он сам устремится к возвышенному и честному.
Круглое лицо бывшего военного так перекосилось, будто коснулся языком клемм аккумулятора.
– Ну-у, Пацалуев… ты еще пукни про то, что красота спасет мир. Что ты херню порешь? На землю опустись, на землю! … со своих розовых облаков.
– Не смей со мной так разговаривать, солдафон! – срывается на фальцет голос бывшего артиста. Лицо Поцелуева бледнеет, на верхней губе появляются капельки пота, подбородок дрожит
Стас понял, что пора вмешаться в разговор,
