головку, тихо, серебристо смеется. – Как я, знаешь же вот, на дачу приехала в первый раз, и сверчки там, кузнечики, а я смеюсь: «Алло, дача. Я слушаю». – и кулачок к уху, и Горушка хохотал… А тут, что, как:" Алло, прием, скалы и сколопендры?.. А вдруг не сработает? Неудобно подводить человека же!
– Любовь моя, ты – неподражаема! – Хриплю я, давясь смехом.. – Хорошо, не едем. Сколько же нам времени надо, чтобы перевести Виолкин дневник и понять, что там? Месяц, два? Бретонский этот, потом еще на креольском что то… Откуда она это знала?
– Бабкина выучка. – вздыхает фей. У нее бабушка жила в Париже с мужем. Тот был какой то антиквар, рантье, поверенный в делах какого то князя Фелициано.. Не поймешь. У них квартира была в Париже, своя, как у Мережковских.. А у этого рантье, на Корсике, родня жила, они туда ездили, и Виолкина бабушка креольский выучила по слуху. Она пела хорошо. Агния Мстиславовна в нее горлом уродилась.
– А ювелиры у них были в семье?. Прадеды там, ну?.– Мишка с любопытством смотрит на фея.
– Кто то был… Я не знаю.. – Фей пожимает плечами. – Об этом в семье вообще мало говорили. Какой то брат прадеда, кузен, что ли.. Он был даже в Египте, у арабских мастеров, на обучении..– Фей подходит к окну, приподнимает портьеру. В стекла, тотчас, кощеевым, недреманным, оком, хищно светит луна, и все бледно – серебряно в ее лучах, с фосфорически – изумрудной прозрачностью…
Чуть позже, уютно примостившись на моем локте, нежно отвечая на поцелуи, сонный фей, смежив ресницы, тянет на себя покрывало и бормочет:
– Холодно… Я замерзла.. Милый, это, наверное, в том месте, где была его цепь… Столбик круглый, как Лукоморье…
– Любимая, ты о чем? Сокровище мое! – Я изучаю губами паутинку жилок на ее плече и мне – не до Лукоморья. – Иди ко мне, я тебя согрею.. какая ты сегодня.. пух капризный… мой пух… мммм, иди же сюда…
– Чш – шшш.. тише, сердце мое! – она осторожно обводит пальцем контур моих губ, и, подтянувшись, легко и нежно целует меня в левый глаз, щеку, ощущая на спине, в ямке, под лопатками, нетерпеливо – хранительную тяжесть моей руки.– А ты все такой же.. нетерпеливый.. Нежный, как в первые дни, тогда..
– Я был нетерпеливый? Разве? – Приподнимаю двумя пальцами ее мягкий подбородок, целую прелестный нос. – Моя королева ни слова не сказала… Ей все нравилось.. Да? Тебе же нравилось, бесценная, правда? – Мои пальцы осторожно сжимают ее бедро, проникая внутрь, с трепетом совершенно мальчишеского порыва, на который она отзывается – тотчас же, уткнувшись губами в мое плечо:
– Хулиган! Разбойник… Укушу… Все мысли спутал… – Откинув головку назад, она колдует над моей душой нежным, серебряным смехом, и вдруг шепчет мне на ухо, обдав жаром тела, сердца, и легким ароматом фиалок и мяты.
– Горушка, я же знаю, где секрет.. Я подумала..
– Да. Тут, внутри у тебя, моя любимая.. Такой красивый, будто бы из шелка или бархата..
