Ну и мальчиков, конечно, чтобы самой руки не пачкать. Как?
– А зачем тебе это? Ты что, местью пылаешь или думаешь, что сам в списке следующий?
– Какой местью?! Скажешь тоже, местью! Я боюсь! Понимаешь? Боюсь! – крикнул он. – Я не знаю, откуда в этой истории ноги растут! Я не знаю, чего мне ждать и ждать ли вообще! Я не понимаю, что происходит! Если бы предъява какая-нибудь была, наезд, то все ясно, разрулили бы. Так ведь нет ничего, вот что страшно-то!
– А чего ты боишься? У тебя мордоворотов, как грязи.
– А ты думаешь, у папеньки меньше было?! – взорвался он. – И ведь, главное, не дали этой вонючке своей смертью сдохнуть, а ему и оставалось-то всего ничего.
– Это о ком это ты так ласково?
– О Богданове, о ком же еще! Он же от рака загибался, ему больше месяца ни один врач не давал. Он же гнил заживо, а уж смердел!.. – при воспоминании об этом Наумов передернулся. – Поэтому мы и с собранием акционеров поторопились, чтобы все успеть оформить.
– Что оформить?
– Да то, что он уходит и меня вместо себя оставляет, – отмахнулся он – не это его сейчас волновало. – Ну что, возьмешься?
При одной мысли о том, что нужно будет копаться в истории этой семейки, я сама передернулась не хуже Наумова и, поднимаясь, сказала:
– Нет. У меня на ближайшее будущее совсем другие планы.
– Катитесь отсюда! – рявкнул он на Чарова и Солдатова, которые все время нашего разговора тихо, как мышки, просидели в уголке. – Слушай, – сказал он, дождавшись, когда они выйдут, – все говорят, – тут он кивнул на то место, где они сидели, – что ты человек прямой. Скажи, может за всей этой историей Матвей стоять? Понимаешь, хоть Мишка и талдычит, что таких специалистов не существует, но не с Луны же они свалились? А у Матвея, если хорошенько в закромах покопаться, все что угодно найти можно. Может, перетерла бы ты с Матвеем, если это, конечно, он, чего ему от меня надо, – все же знают, что ты с ним по корешам.
– Я Чарову уже говорила, но, если надо, могу и тебе повторить – Павел Андреевич здесь ни при чем. Что еще?
– А чего тут еще? – вздохнул Наумов, и на какую-то секунду мне стало его жалко – такой испуганный был у него вид, но это чувство быстро прошло. – Мне, конечно, и так на безбедную жизнь хватит, но и наследство упускать не хочется. Мне бы только эти полгода до декабря продержаться, а там… Свинтил бы я отсюда подальше, да с концами… И гори оно все синим пламенем – мне жизнь дороже.
– Полгода? – задумчиво сказала я. – Ну, тогда напиши завещание и укажи в нем, что все, что у тебя уже есть, и то, что тебе еще только предстоит от твоих в бозе почивших родственничков унаследовать, ты оставляешь государству. И рассказывай об этом всем, кто спросит и не спросит. Если дело только в деньгах, если это не что-то личное, то люди будут знать, что ничего от твоей смерти не выиграют, а значит, и смысла связываться с тобой у них не будет. Вот тогда, может, сам в живых и останешься.
Наумов задумался, что-то прикинул в уме и расхохотался.
