и паркетинами и под сдержанными пейзажами в разновеликих рамах держится тонкий холодный воздух, тонкая прохлада деревенской щели с измысленным проглядом на пышную и яркую ботву. В прихожей вешалку загромождала одежда всех сезонов.
Выпили белого вина. Нонна вдруг попросила:
– Давай не произойдет этого.
– Этого и не произойдет, – заверил Филя.
– А что произойдет?
– Произойдет другое.
– Что другое?
– Ты – другая. Потому и будет – другое.
– Почему тебе взбрело, что я другая?
– Ну не такая же.
– Как кто?
– Я же сказал тебе, я актер, имел дело больше с актерами, актрисами. А ты не актриса.
– Ты как догадался? Мало ли не актрис.
– Не скажи. Вот благодетельница твоя – актриса.
– Лидка?
– Да. Ее девочки хоть неважные, но, по всему судя, тоже актрисы.
– Кто же не актер? Леха-Фонарь?
– О-о, Леха – великий актер.
– Кто, кроме меня?
– У нас мало пока общих знакомых. Есть друг у меня, Подоконников фамилия, он – не актер. Он и хотел бы стать, смотрит на меня с начальной школы пораженно. Но не его призвание.
– Что ж, актеров многочисленнее, чем не актеров?
– Знаю одно, не было бы не актеров, актерам не осталось бы что играть.
– А ты меня выволок от Лидки для игры? Чтобы было тебе во что поиграться? И ты навострился поиграться со мной? Актрисы играют с тобой, а ты затеял поиграть со мной.
– Я бы рад поиграть с тобой. Но если ты не согласишься играть, не смогу играть и я. Ты тут неуязвима, как неуязвим Подоконников.
– Чего же тебе от меня понадобилось?
– Жизни.
– Но у тебя же имеется Подоконников, получи у него жизнь.
– Мне нужна живая женщина.
– Куда тебе такая, с которой ты не в состоянии играть?
– Чтобы не играть с ней, а жить.
– Но ты-то самолично актер.
– Да. Но, повторяю, я одновременно нетеатральный человек. Нетеатральный актер становится шутом. Тебе нужен шут?
– Кроме шутов, я никого и не встречала.
– Встреченные тобой наверняка не согласны называться шутами, а я согласен. Буду добровольным шутом, а не шутом поневоле. Чувствуешь разницу?
– Чувствую, – покорно ответила Нонна и положила Филе голову на грудь.
Ее черные волосы были всегда словно свалявшиеся и к вечеру – как заспанные.
Под утро Филипп спросил:
– Объясни мне, зачем ты пошла к Лидке.
– Я знала, что ничего там не получится. И была спокойная. Меня часом тянет к разврату. Я посещала нудистов, якшалась с маньяком-расчленителем. Маньяк меня в своем гараже бензопилами думал обескуражить, но не расчленил, и в среде нудистов, откаблучивающих голышом,
