имеет права вот так от нее уйти. Он должен увезти ее собой. Это его женщина. Его нимфа. Его судьба. Права была бабушка, говоря о неизбежности невозможной, но предначертанной свыше встречи.
– Хотите поехать со мной?
– Да, – кивнула она. Но тут же спохватилась: – Ой, нет, нет, как же Чарли?
Борис уже шел ей навстречу. Он понимал, что никаких преград больше нет и быть не может.
– Чарли поедет с нами. Правда, песик? – собачка завиляла хвостом, радостно взвизгнула. – Сейчас заберем моего мустанга, заедем к вам и… – Борис осекся. – А могу ли я к вам? Имею ли право вот так, явившись из небытия, разрушать ваш устоявшийся быт?
– Мы с Чарли живем вдвоем, – сказала она. – Какое это счастье жить вдвоем… с верным другом!
– Какое счастье, что вы одна! – облегченно вздохнул Борис. – А почему вы одна?
– Вопрос, конечно, бестактный с вашей стороны, но я на него отвечу, – с вызовом глянув на него, сказала Нина. – Я ждала вас, Борис Николаевич Зорин.
– Меня? – заулыбался он. – Но, зачем я вам?
– Сама не знаю, – пожала она плечами. – Сама не знаю, почему все эти годы думаю о вас? Убежала из-под венца. Расторгла контракт. Рассорилась с режиссером. Уехала из Лондона. Прилетела в Москву, набрала ваш номер. Услышала ваш голос, отлегло от сердца. А потом увидела вас с дамой. И… вот сюда перебралась, подальше от вас.
– Что, что, что? Вы сюда из-за меня уехали? Из-за того, что меня на улице с дамой увидели? – рассердился Борис. – Что за ребячество? У нас в институте сотни женщин, тысячи. Мало ли кого я мог подвозить с работы домой. Это, вообще, к нам с вами не относится. Нина, разве так можно?
– Да, да, я понимаю, что это глупо, – сказала она. – Надо было поговорить с вами по телефону, а я не смогла, но стоит ли об этом теперь, когда вокруг такая природа, когда… поцелуйте меня, Борис Николаевич.
Он растерялся. Ее слова прозвучали так неожиданно, что дыхание перехватило.
– Нина, вы… вы…
Она приподнялась на цыпочки, коснулась его губ. Над их головами громко и стройно грянул птичий хор.
«Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать… Время обнимать и время уклоняться от объятий…»[1]
Всему свое время…
Маленький смешной человечек присел на пенек. Надел аккуратные деревянные башмачки и побежал по дорожке. Возле старого могучего дуба он остановился, перевел дух, проговорил:
– Я – минутка. Важная составляющая жизни каждого человека. Того, кто бережет меня, награждает строгий башмачник по имени Время…
И побежал дальше, весело напевая:
– Время-башмачник нами играет.
Время-башмачник нас обувает…
Время подковой сгибает хребты,
Время сжигает мечты и мосты.
Над вечностью только время не властно.
В вечной Вселеной время безгласно.
Воздух свободы всей грудью вдыхай,
И в измеренье
Екклесиаст 3:1, 4, 5, 7
