всё этим, в общем-то, сказано.Помню, как выбрался я на простор. Спустился по затхлой лестнице с душного чердака, временно предоставленного мне для жилья моим приятелем Наумом Подражанским. Он свой чердак называл возвышенно, по-богемному, артистично, с некоторым вызовом всяким жизненным обстоятельствам и оптом всему, что мешало ему жить, – мастерской.
Ну, мастерской там и не пахло. Так себе, две комнатки. В них – полки с книгами, диванчик, сиденья какие-то, стол.
Считалось, что мастерская Науму нужна для работы. Работа бывает разной. Возможно, помещение это годилось для уединённого чтения. Возможно, ещё для чего-то годилось оно. Да не всё ли равно, для чего человеку, да ещё такому, как Наум, забавному, кудлатому, в очках с одним выбитым стеклом, дружелюбному, гостеприимному, смешливому, парадоксальному, не какому-нибудь там, а именно питерскому чудаку, нужна была мастерская! Нужна так нужна. И точка. Вполне вероятно, что был он, втайне от всех, ещё и этаким питерским Карлсоном. Не случайно ведь обитал на чердаке! В родительской квартире не очень-то любил находиться. Предпочитал отдельное жильё. Вот и выбрал себе чердак. Подобрал по вкусу. Старался. И чердак был вполне уютным. Только было в нём – душно, жарко. Впрочем, лето стояло такое. День за днём – всё жара да жара.
Вот я и решил спастись от этой чердачной духоты и жары. И выбрался на простор. То есть – просто на улицу. В другую жару. В уличную. В питерскую. В духоту. Но – уличную. Прямо в лето.
И столкнулся сразу – с Довлатовым.
– Ты откуда, Володя? – спросил меня тут же Сергей.
– С чердака, – ответил я.
– Как – с чердака?
– Да так.
– А что же ты делаешь там?
– Живу.
– Серьёзно?
– Серьёзно.
– И надолго ты там поселился?
– Ненадолго. Живу там – временно.
– У кого же?
– Да у Наума.
– Подражанского?
– Разумеется.
– Значит, это его чердак?
– Да.
– А где же Наум?
– У родителей.
– Значит, он тебе отдал чердак для жилья, а сам – у родителей?
– Совершенно верно. Всё – так.
– Благородный поступок.
– Верно.
– Да ещё – в такую жару.
– И в жаре этой – надо жить.
– Да ещё и чердачной жизнью.
– И чердачной жизнью, и уличной.
– Городской.
– И богемной.
– Бурной?
– Будто сам ты не знаешь, какой!
– Знаю. Бурной. Богемной. Жаркой. Городской.
– А ещё и чердачной.
– То есть – питерской.
– То есть – нашей. Той, к которой мы все привыкли.
– Отвыкать уже поздно.
– Поздно.
– Ну а может, ещё отвыкнем?
– Сомневаюсь. Во всяком случае, даже если это возможно, то не сразу,
