этих промоин подолгу стояли в неподвижности вороны, будто собирались нырнуть под лед и все не решались, переминались с ноги на ногу…
Однажды утром увидел Стрежнев недалеко от катера возле дороги свежую с красными буквами табличку: «Проезд и проход запрещен».
– Шабаш, Семка, отрезало! – кивнул он Семену. – Теперь и в чайную не сходишь. Пост нам пришел.
– Да, отошла коту масленица. Видно, уж когда своим ходом…
Стрежнев слегка улыбнулся.
Однако изредка через речку люди еще ходили.
Наконец они кончили зарубы, сложили вокруг катера семь ровных клетов, полюбовались. Все было ладно. Разминая ноги, походили возле, прикидывая, как поднимать, где упирать домкраты.
– Щепок-то, как после путных плотников, – сказал Семен.
Вся луговина вокруг катера и вправду пестрела белой щепой, резко, скипидарно попахивало этой отходящей в тепле ядреной древесиной.
Теперь надо было добывать где-то домкраты, нужны были люди крутить их… Но где возьмешь?
Линейного все не было, не было никого и из главной конторы. И вдруг пришел председатель месткома Горбов.
В тяжелом длинном пальто с широким каракулевым воротником шустрый Горбов быстро прошел мимо катера, не взглянув на него. Сунул обоим руку, спросил:
– Ну, как, братцы, лечим или калечим?
– Тяжело с леченьем-то, Андрей Семеныч: ни рабочих, ни инструменту. Ведь голый берег… – ответил Стрежнев.
И он хотел рассказать, что вот нужны домкраты, люди… Но Горбов, перебил его:
– Ничего, ничего! Вы народ дотошный, все сделаете. С такими орлами да не отремонтировать? Вот через недельку такой ли красавец будет стоять, не налюбуешься. – И тут он, как бы украдкой, взглянул на катер и надел перчатки. – Подкрасите, подмажете, – на воде и не узнаешь!
И снова удивил обоих: быстро вышел на дорогу и, не оглядываясь, покатил обратно, к бору. Не понять было, зачем и приходил.
Стрежнев как оглушенный долго глядел ему вслед, наблюдал, как он, удаляясь, уменьшался, то оседал за гривами, то вновь показывался во весь рост, и длинные полы пальто развивались, хлестали по мокрым голенищам его блестящих на солнце сапог.
Оправившись, как от шока, Стрежнев зло сплюнул ему вслед, сказал:
– Шел бы с багром!..
– А где его нашли? – спросил Семен.
– Да где! Всю жизнь здесь околачивается: был завхозом в школе, потом директором Дома культуры, теперь вот в сплавную перекинули. Андрей Иваныч-то уехал, перевели в трест. А этому везет – всю жизнь не работает, и всю жизнь какие-то должности ему придумывают. Одно время воспитателем в общежитии числился. Воспитатель!.. В шею гнать! Да вот только до первого собрания…
До вечера они ничего толком не делали. И говорили мало. Обоим Горбов, будто отбил руки.
Стрежнев снова злился: и линейного нет, и не звонят, и вода начала прибывать – лезет вон из-подо
