шесть. Повинуясь ловким пальцам жонглера, они то мелькали, рисуя пестрые круги, то неистово вращались на пальцах, на носу, на локтях, на носках остроносых ботинок. Казалось – ещё секунда и разрушится хрупкое, детское волшебство, шарики рухнут – как бьются вазы и елочные игрушки, как прощаются влюбленные и солдаты, как уходят в ноябрьскую ночь битком набитые пароходы, как усталая смерть смотрит в иллюминаторы, предвкушая долгую жатву…
– Эйн-цвей-дрей!
По одному шарики закатились за пазуху широкой рубахи. Жонглер коротко поклонился и исчез за кулисами, провожаемый тишиной – той тишиной, что дороже любого «браво».
Последний номер – мага-иллюзиониста «доподлинно» распиливающего женщину пополам Лешка словно и не заметил. Он сидел с полуприкрытыми глазами, ощущая левым боком навязчивое тепло соседки и грезил. Ему представился номер – темнота, белый конь с длинной гривой и одинокий рыцарь. Два коротких меча, как сабли в джигитовке, езда без седла и дрессура, дрессура. Нужно, чтоб конь вставал на дыбы и падал, словно пронзенный стрелой – пусть зритель поверит в гибель доброго сэра Ланселота. А ассистентка – обязательно в белом и с длинными лентами – воскресит их обоих. И музыка, музыка… Может Шопен? Или Бруно Кулэ? Работать не меньше года, а то и два. Но это можно сделать – придумать, поставить, собрать с нуля. И будет чудо.
– Представление завершено. Прощайте, дамы и господа!
Вся труппа высыпала на манеж. Борцы в полосатых трико, клоуны на огромных велосипедах, фокусник в цилиндре, жонглеры, акробаты, наездники, мартышки в юбочках, разряженная свинья, лошади и медведи совершали прощальный парад-алле. Когда последний артист скрылся за кулисами, оркестр громыхнул и затих. Свет начал гаснуть. Публика потянулась к выходу. Снаружи, под фонарями ярко блестел январский, мягкий снежок – заморозки спадали, ветер переменился.
Ошарашенный Лешка чувствовал себя пацаном, доверчивым и наивным мальчишкой, впервые попавшим в цирк. Ещё не знающим, чего стоит работа, как жестоки к себе и другим блистательные артисты, как они пьют и плачут и бьют друг другу пережженные гримом морды, сколько крови и пота стоит за таинственным волшебством. Только шарики словно бы сами собой поднимаются в воздух, мелькают, вертятся и не падают. Как же Лацци сумел это сделать?
…Эйн-цвей-дрей.
Лешка нащупал в кармане неожиданный красный шарик. Он хранил его всю цирковую жизнь.
Скрипичный ключ
Было душно. Сонное утро обещало жару, неподвижный воздух пах морем и шашлыками. Разнеженные курортницы, колыхая зонтами, текли вдоль бульвара – на пляж. Их краснощекие мужья расстегивали пуговки полотняных костюмов, жадно пили холодный квас и целебную минеральную воду. Лениво проезжали извозчики, спешили по своим делам потные коммерсанты и подтянутые офицеры, вразвалочку прогуливались молодые люди неопределенных занятий. Стоя в жидкой
