что я ни в чем не отказывал тебе, растил и берег словно драгоценность на дне моря. Скажи мне, только правду, ты была счастлива в моем доме?
– Да, батюшка. Время, проведенное подле тебя, самое счастливое для меня!
– Я рад слышать это, теперь знай, что после того, как переступишь порог дома супруга твоего, твоя жизнь будет зависеть от него. Сделай мужа счастливым, роди ему детей и он окружит тебя заботой и любовью, ты не будешь тосковать по отчему дому.
– Но будем ли мы видеться, отец мой?
– А разве в обычаях у нас оставлять родных по крови? Знай, покуда я жив, я всегда буду оберегать тебя, как некогда носил тебя на своих руках.
Глеб Михайлович смолкл, к его горлу подступил комок рыданий, который он более не мог скрывать. Прикрыв лицо ладонями, дворянин упал на колени Анастасии и заплакал, понимая, что пришло время отдавать единственную дочь, свою кровинушку, замуж. Анастасия коснулась его волос и вдруг резко прижала голову отца к своей груди. Две крупные слезинки скатились по ее щекам.
Отец и дочь, в душе обрадованные предстоящей свадьбе, не догадывались, что не все в их семье разделяют их чувства. Алексей Елизарович, словно тень присутствующий подле Глеба Михайловича, с нарастающим раздражением глядел на счастливую крестницу, которая скромницей сидела в полутемной горнице, время от времени глядя в оконце на голубое небо и плывущие по нем облака.
Большой, грузный Алексей Елизарович несколько дней пребывал в нерешительности: как знать, что будет потом с ним, ежели он решиться осуществить дерзкий план. Он то и дело ходил по комнате, наливал из кувшина вина и залпом выпивал, туша в сердце нарастающее раздражение и на Глеба Михайловича, и на Симеона Тимофеевича, и на ничего неподозревавшую Настеньку – дочь его покойной двоюродной сестры. Хмель постепенно ударил в голову и мужчина, с глубоким стоном усевшись в кресло, постучал кулаком по столу, словно желал одним ударом раздавить образ Симеона Тимофеевича: перед его взором до сих пор стояло злое, старческое лицо, щуплые ручки боярина ухватили за ворот кафтана Алексея Елизаровича и принялись трясти, думая, что таким образом вытресет всю правду.
– Ты должен мне доставить красавицу, – шипел словно змей старик, – хоть навоз ешь, хоть зад разорви, но Настька обязана быть здесь, – он указал кривым пальцем на скамью, – вот на этом самом месте, подле меня!
Крестный девушки пообещал исполнить все, что требуется, но его останавливало лишь сватовство Александра Тащеева, чей отец, суровый нравом опричник, не прощал нанесенные им обиды, до сих пор по округе ходили толки о судьбе купца Ивана Семеновича и тайном исчезновении вдовьего сына Олешки, которого нашли позже на берегу реки с перерезанным горлом. Алексей Елизарович не желал себе подобной участи, не хотел погибнуть от рук супостата безбожного, боялся корчиться в муках в московской темнице, истекая кровью и потом. Но, с другой стороны, Симеон Тимофеевич был не из тех,
